Коммуналка: Добрые соседи (СИ)

И хорошо. Красивые мужчины вызывали у Эвелины раздражение, особенно когда с этою своею красотой носиться начинали. Про Макарского вон шепчутся, что он и волосы завивает, и спать изволит в папильотках, и усы чернит, а то и гримом не брезгует, но в последнее Эвелина не больно-то верила.

Но все равно покосилась.

Худрук застыл в какой-то на редкость неестественной позе.

Полупоклон?

И руки прижал к груди. И шею вытянул совершенно по-гусиному, отчего вытянулось и лицо, увеличивши этакое случайное с гусем сходство. И без того немалый нос Макарского будто бы стал еще больше. Узкие щеки запали. А бакенбарды распушились, словно перья.

— Добрый день, — произнесла Эвелина мягко.

И руку подала.

Ее приняли крайне осторожно, явно не зная, что делать, пожать ли, поцеловать ли. Задержали. И отпустили.

— Добрый.

Голос у генерала оказался низким, бархатистым. Опасным.

И сам он…

Нет, определенно некрасив. Лицо брыластое, лобастое, с теми крупными чертами, которые хороши у породистых собак, но никак не у людей.

Молод.

Для генерала.

И значит, действительно опасен, если в годы ранние взлетел столь высоко. Но глядит спокойно. С толикой восхищения, что неожиданно приятно, однако восхищение это — не стоит обманываться — по сути своей лишь дань вежливости.

Эвелина склонила голову, повернулась, позволяя полюбоваться собственным профилем.

И не дожидаясь приглашения, опустилась на мягкий диванчик, про который в театре изрядно сплетен ходило, едва ли не больше, чем про самого Макарского. Эвелина предпочла о них забыть.

Временно.

Ногу за ногу забрасывать не стала. Но вот платье расправила. И замерла, ожидая продолжения.

— Я… пожалуй… оставлю вас, — спохватился Макарский. — Эвелиночка… все расскажет… поможет…

Он попятился и так, как был, спиною вперед, вышел в дверь, оставивши твердую уверенность, что у Эвелины выбора не осталось. Подобным мужчинам не отказывают.

Но и согласиться…

Нет, этот человек, в отличие от многих, с которыми Макарский пытался ее знакомить, еще не разобравшись в характере Эвелины, вовсе не внушал отвращения. Но это же еще не значит, что она должна взять и просто согласиться на…

На что, собственно?

— Прошу прощения, — произнес генерал, поднимаясь. — Я… предпочел бы побеседовать в ином месте. Если вас не затруднит.

— У меня репетиция, — Эвелина решила не капризничать, но лишь поставить в известность.

На всякий случай.

А то после скажут, что прогуляла.

— Думаю, этот вопрос мы уладим, — он умел улыбаться. И руку на сей раз подал так, как надлежит подавать даме. — В этом городе есть приличный ресторан?

— Есть, — Эвелина поднялась.

Рука оказалась крепкой.

Теплой.

И вдруг подумалось, что, если бы ее, Эвелину, пригласил не этот подозрительный до крайности генерал, но тот новый жилец их, она бы согласилась и на «Чебуречную». Тем паче, что чебуреки делали там отменные.

— Тогда всецело доверюсь вашему вкусу…

…а шубу Прокофьевна подала так, что ни у кого не осталось сомнений, что делает это она исключительно из личной к Эвелине расположенности, и не имеет ни малейшего желания подавать шубы кому-то еще, даже генералам.

Он же лишь бровь приподнял.

И ничего не сказал.

И молчал до самого ресторана, куда отвезло их генеральское авто. И в молчании этом Эвелине чудилась то угроза, то предупреждение, и потому она старательно гнала прочь недобрые мысли, глядела в окно, стараясь не кусать губы, но играть в беззаботность.

Не получалось.

…столик нашелся.

И не столик, целый кабинет, о существовании которых Эвелина догадывалась, но заглядывать в них до сегодняшнего дня не заглядывала. Да и теперь с огромною бы охотой воздержалась.

…чебуреки — это не так и плохо.

Но генерал не поймет.

— На ваш вкус, — сказал он официанту, отмахнувшись от меню. — А вы…

— Тоже положусь на ваш вкус, — Эвелина опустилась на диван, чересчур уж низкий и мягкий, чтобы сидеть на нем было удобно.

…и мысли в голову опять полезли не те.

Официант удалился, и стало совсем уж неуютно.

— Прошу прощения, — генерал откашлялся и сел.

На стул.

По другую сторону стола.

И будь перед ней человек иной, Эвелина решила бы, что опасаются именно ее.

Опасаются?

Ее?

Глупость несусветная!

— Гм… не знаю… что вам сказали, — с несвойственной ему прежде нерешительностью начал генерал. — Мне характеризовали вас, как человека в высшей степени порядочного.

Эвелина удивилась.

— …и лишенного обычной для женщин… легкомысленности… извините.

Эвелина извинила.

На всякий случай. Не извинять малознакомых генералов было… не принято. Да и опасно.

— И потому… вполне вероятно… мое предложение покажется вам странным… и даже, возможно… оно оскорбит вас. Прошу прощения…

Он замолчал.

А Эвелина вздохнула.

И решилась:

— Простите, но… я не стану вашей любовницей, — сказала она.

— Что?

Теперь на лице генерала появилась выражение растерянное и какое-то несчастное.

— Вы, безусловно, мужчина видный, — Эвелина посмотрела на стол, но из напитков пока подали лишь водку в запотевшем графине. — И я всецело осознаю, что ваши возможности… велики… и вы многое можете сделать для театра и меня лично…