Коммуналка: Добрые соседи (СИ)

— Если не влюблюсь, — сочла нужным уточнить Эвелина. — К сожалению… мое происхождение имеет один существенный… недостаток.

А ведь и вправду тяжело рассказывать о таком. Горло будто невидимая рука сжимает, не позволяя произносить слова, и за каждое приходится бороться.

Но она, Эвелина, справится.

Не из-за генерала, который слушает превнимательно, но ради себя.

— Птица-гамаюн влюбляется один раз и на всю жизнь. И… моя матушка сделала неудачный выбор. Как и моя бабушка. Я же… старалась избегать ситуаций, когда… возможна привязанность к кому-то, — она налила водки себе. Пила Эвелина редко, да и то предпочитала напитки иного склада. Но сейчас душа требовала именно водки.

И чебуреков.

Проклятье. Тут по-за едой стола не видно, а ей чебуреков хочется, чтобы мягкие и в желтом масле, с хрустящею крохкою коркой.

— Порой мне казалось, что эта любовь лишала их разума. И я не могу не обещать, что со мною все будет иначе.

Водка оказалась ледяной.

А генерал протянул Эвелине кусок ржаного хлеба.

— Справимся, — сказал он серьезно.

Отчаянно захотелось поверить.

Глава 15

Глава 15

В больницу Астра заглядывать не собиралась.

Совершенно точно не собиралась.

И оказавшись перед знакомыми дверями, моргнула удивленно, не понимая, как вовсе получилось, что стоит она здесь, а рука сама собою тянется к кованой ручке, которую в прошлом году пациент благодарный поставил. И на парадные двери тоже, что вовсе не удивительно.

Ручка была красивой.

Дверь — так себе. Старая, обшарпанная, крашеная не единожды, она имела дурную привычку провисать в одну сторону, намертво застревая в проеме. Ее правили, призывали к порядку, но ненадолго. И вот теперь вновь засела.

— Дергай сильнее, — присоветовала Розочка, которая держалась сзади и держала авоську с ботинками. Кроме ботинок в авоське лежали туфли и бумажный сверток, бечевкой перетянутый.

— Я дергаю, — Астра подумала, что ее еще никто не видел, а потому и отступить можно.

Тихонько.

Вот с крылечка и влево, под защиту разросшегося чубушника, ветки которого закрывали окна. А там до дорожки и в парк.

В парке погулять можно, раз уж день сегодня выдался такой… странный. Но Розочка потянула носом и сказала:

— Кашу варят. Гречневую.

Гречневую она любила. И на Астру посмотрела столь жалобно, что дверь пришлось дернуть. И еще раз, и… и та все-таки открылась, резко, с протяжным скрипом. Кашей запахло сильнее, правда, к этому запаху добавились иные, обыкновенные, больничные, людей и лекарств, старой крови, нашатырного спирта, канифоли и олифы.

— Я пойду? — Розочка подпрыгнула на одной ноге. — Тетя Аня сегодня дежурит?

— Должна, — Астра подумала, что ей стоит проводить дочь и убедиться, что Анна Николаевна и вправду сегодня дежурит, да и Анатолий Львович на месте.

Он должен быть.

Появиться.

Проверить состояние пациента. Пациентов, потому что кроме того, с ожогами, в больничке находилось несколько сотен других, разной степени тяжести. А стало быть…

— Иди куда собралась, — велела Розочка. — Только не задерживайся, потому что каша ждать не станет.

Сказано это было суровым менторским тоном, который заставил улыбнуться. И все-таки… Розочка поскакала по коридору, стараясь не наступать на стыки между плитками.

Белая.

Черная.

Черная и белая. Узор, знакомый ей с детства, как и сама эта больничка, в которой Розочка чувствовала себя куда свободнее, чем сама Астра. И не было ей ни страшно, ни противно, не пугали ни болезни, ни сами пациенты, к которым и Астра-то подходила с опаской. И может, потому они, чувствуя эту ее настороженность, тоже нервничали.

Злились.

Боялись?

Странная мысль. Астра вздохнула и повернула налево. Толкнула неприметную дверь, выкрашенную в цвет стен — этот серо-сизый колер вызывал у нее тоску — и остановилась на лестнице.

Правильно ли она поступает?

Нет.

Разумнее всего вернуться. Подняться на второй этаж. Заглянуть в сестринскую, убеждаясь, что Розочка именно там, а не пошла по обыкновению своему гулять по палатам. Перемолвиться с Анной Николаевной, навестить парня с ожогами и проверить, стабилен ли он и не нужна ли ее, Астры, помощь. А она вместо этого…

Вниз.

Ступеньки высокие и неровные, местами вытоптанные добела, хотя, конечно, странно, что камень вовсе можно вытоптать. Запахи меняются, становятся резче, злее.

И еще дверь.

И снова лестница. Сердце стучит, просто заходится, а руки дрожат.

…в конце концов, она могла бы поговорить со Святославом, предложить свою помощь, если уж так ей интересно. И не отказал бы. Кто в здравом уме отказывается от помощи дивы, даже такой никчемной, какою была Астра?

И никаких тайн.

Никакой опасности… и быть может, если помочь получится, ей даже будут благодарны.

Она почти уговорила себя вернуться, когда добралась-таки до последней двери. И замерла, мучаясь обычною своей нерешительностью.

Отступить.

Или… глянуть? Одним глазком… просто, чтобы понять, что ей есть что предложить, иначе получится… глупо… скажет, что поможет, а на деле…

— Заходи, — голос Степановского донесся из-за двери. — Давай, давай, крошечка, я слышу, что ты здесь.

— Я здесь, — отозвалась Астра, смиряя дрожь в руках. — Я…

— К покойничку в гости?