Коммуналка: Добрые соседи (СИ)

— Не знает, — согласился Казимир Витольдович. — И… если бы не чрезвычайные обстоятельства, ты бы тоже не знал. Сам понимаешь, информация не та, которой делятся охотно.

Свят почесал переносицу.

Дело нравилось ему еще меньше, чем прежде.

— И что мне делать?

— Свою работу. Выясни, кто имел связь с Войтюковым, а дальше разберемся мы.

— А дива?

— Что дива?

— С нею что?

— Ничего, — Казимир Витольдович ослабил давление, и пташка встрепенулась. — Если получится контакт наладить, то отлично. Если выйдет завязать какие отношения…

— Какие?

— Любые, Святушка. Совершенно любые. Даже если она позволит тебе сидеть за одним с собой столом, это будет уже много… и тут уж послушай совет старого человека. Не лги. Ложь они чуют.

С этим Свят согласился.

Птичка крутила крохотной головой. Поблескивали глазки ее. Приоткрылся желтый клюв, но не донеслось ни звука. А Свят выдержал блеклый взгляд, и силу, в нем скрытую, и… промолчал.

…подарок старой ведьмы он спрятал под подушкой. Возможно потом, когда он окончательно разберется с происходящим, он отдаст его диве.

Ей нужнее.

А пока…

Пока он и вправду будет делать то, чему обучен.

Глава 17

Глава 17

Ниночка жевала эклер и думала о жизни. Не то чтобы ей думалось что-то конкретное… день с утра не заладился.

Во-первых, она проспала.

Во-вторых, ванна оказалась занята сестрицами, которые, словно издеваясь, возились в ней дольше обыкновенного. Прихорашивались. Старшая напялила уродливое черное платье, а лицо набелила до того, что казалось оно маскою.

— Страх какой, — так и сказала ей Ниночка, за что удостоилась презрительного взгляда, будто это она виновата, что у Виктории вкус напрочь отсутствует.

И сестрица ее не лучше.

Это желтое платье с таким количеством оборок делало ее похожей на… на что—то там делало. Была б Ниночка в настроении, она бы придумала.

Но настроения не было.

И эклер не помог.

Или все—таки…

…бежать пришлось, а потом еще извиняться, лепетать, что, мол, опоздала, проспала… тьфу… оправдывающаяся ведьма выглядит глупо. И Нежинский, который театральным хозяйством заведовал, только хмурился и бровями шевелил.

К Ниночке у него претензий накопилось.

Ничего, скоро она покинет эту дыру, выучится, станет ведьмой, обзаведется клиентурой. Замуж выйдет…

Ниночка облизала пальцы и кривовато улыбнулась.

Почему-то мысль о замужестве больше не вдохновляла. И, что совсем уж странно, эклер не лез.

— Прелестница! — воскликнул кто-то за спиной, и Ниночка едва не подавилась масляным кремом. Поспешно отерла его, нацепила улыбку и повернулась к безумцу, вздумавшему встать между женщиной и ее эклером. — Ах, я вас только увидел, и сразу понял, что никогда-то прежде не видел подобного!

— Чего? — мрачно поинтересовалась Ниночка.

И взгляд на часы бросила превыразительный. Все ж до закрытия оставалось пятнадцать минут. И в другой день она бы уже закрылась, но сегодня поганец-Нежинский, которому явно хотелось пристроить на Ниночкино место кого-то из обильной своей родни, решил остаться. Сидит, небось, в подсобке, подслушивает.

И ладно бы только подслушивал, но ведь сегодня прямым текстом заявил, что Ниночку изведет.

Что выговор ей давно влепить нужно.

И влепит.

Если Ниночка повод даст.

Может, буфет ей более и не особо нужен, но выговор в трудовой тем паче без надобности. По-за такого выговора потом могут и в партию не принять, или еще чего хуже. А беспартийная ведьма доверия не внушает.

— Вас! — безумец глядел с тем восторгом, который почти примирил Ниночку с реальностью. — Простите… Сергей Путятин… слышали?

— Нет, — отрезала Ниночка. И пальцы облизала. И подумала, что эклер придется через кассу пробивать, ибо с Нежинского станется сверку провести, а сказке, что угостили ее благодарные клиенты, он не поверит.

— Чудесно! — почему-то обрадовался Путятин. — Позвольте угостить вас? Вы, наверное, устали…

— Чего надо? — в другой день Ниночка от угощения не отказалась бы…

…на приемке едва не выпустила из рук поднос со сдобой, и пара булок свалились-таки прямо под ноги Нежинскому. А он, вместо того, чтобы закрыть глаза да поднять — пол, между прочим, почти чистый, — велел булки эти провести, как проданные, за Ниночкин счет.

После еще выговорил за заветрившуюся ветчину.

И за осетрину, которую не раскупили, позабывши, что Ниночка ее не хотела на реализацию брать, что не идет осетрина в обычные дни. Нет же, настоял. А теперь Ниночка виновата?

…хотя…

— Вы и только вы… моя муза… мое видение… я художник. Живописец. Из Москвы, — сказал он с придыханием и ручку-таки поцеловал, а Ниночка отметила, что живописец или нет, но руки у него гладкие, ногти подпиленные и даже лаком покрыты. Точно из Москвы. Местные скорее пальцы себе отгрызут, чем позволят этакое непотребство утворить.

И пахнет от него хорошо.

Куртка при нем кожаная, новая. Шарф шелковый и какой-то такой, разноцветный, что на ком другом этакое разноцветье выглядело бы дико, а ему ничего, идет.

Собою тоже… симпатичен, пожалуй.