Волос черный, вьющийся, легкая седина в нем придает должную солидность. Носатый. Глазастый. И глядит-то, глядит… не знала бы Ниночка мужчин так хорошо, точно бы решила, что влюбился. Но нет, мужчин она знала, а потому изначальная подозрительность лишь выросла.
Окрепла даже.
— Я вас прошу… я просто умоляю… будьте моей музой! — воскликнул художник из Москвы, которого не понять, каким ветром в провинцию занесло и именно к Ниночке.
— Это как?
— Я хочу написать ваш портрет. В образе… юная неискушенная ведьма!
Нежинский отчетливо хмыкнул из подсобки. А вот и зря… может, Ниночка уже не юная и давно даже искушенная, но ведь ведьма же.
— Голой не буду.
— И не надо, что вы, я против пошлости в искусстве. У меня здесь своя студия… снял у друга… всего несколько сеансов.
— Сто рублей, — сказала Ниночка, которая вот совершенно не поверила. Во всяком случае в то, которое про пошлость.
— Согласен!
— За один, — спохватилась она. И Нежинский закашлялся. А что он думал? Ниночка вон, почитай уволилась, а жить-то на что-то да надо.
— С-согласен, — слегка замявшись, ответил художник.
Вот и чудесно. А там дальше Ниночка приглядится и поймет, откуда он такой распрекрасный появился и чего на самом деле от нее хочет.
Хотя…
Тут понятно.
Все они одного хотят. И отнюдь не эклеров.
Виктория мрачно поглядывала на сестру, которая щебетала с посетителем. И ладно бы просто щебетала, так ведь вилась вокруг несчастного, то наклонялась, то касалась руки, то вдруг смеяться начинала громко, привлекая вовсе ненужное внимание.
Всегда она так.
— …а еще, представляете… — громкий голосок Мирки взрезал библиотечную тишину, что нож консервную банку.
Консервов надо будет прикупить. Говорят, в гастроном нынче неплохие подвезли и в таких количествах, что хватит всем.
— …и она мне…
Мирка бросила быстрый взгляд на Викторию и заговорила тише, наклонившись к самому уху несчастного, который ее слушал.
Еще один командировочный. Этих Виктория научилась узнавать с первого взгляда по некоторой растерянности и обыкновенной неухоженности, возникающей, когда мужчина, по своей ли воле или нет, но сбегает из-под женской опеки.
Женатый?
Или все-таки… паспорт он предъявил, а на женатого Мирка время тратить не стала бы. Она, несмотря на всю придурь, в данном вопросе проявляла редкостную принципиальность.
Мужчина — высокий стройный брюнет с лукавым взглядом — ее, конечно, слушал и кивал в нужных местах, что указывало на немалый жизненный опыт, но сам глядел на Мирку без восторга.
Скорее мерещилось во взгляде его нечто этакое, оценивающее.
Предупредить?
Виктория подхватила стопку учебников, оставленных студентами. Уносить в хранилище она не собиралась — смысла нет, после обеда опять явятся, а вот убрать на нижние полки, специально освобожденные ею для таких вот случаев, следует.
Пока время раннее.
Библиотека пуста. Помимо этого вот командировочного, ставшего жертвою Мирки, только Бахтутин в углу свои подшивки читает, да черкает чего-то. Но ближе к обеду народец потянется. Проснутся командировочные, да и студенты-вечерники придут, вечера не дожидаясь. Одному сдать, другому взять, третьему найти что-то там да срочно…а уж после шести пойдут и те, кто на дневном учится.
Мучится.
Виктория вздохнула. Руки привычно расставляли книги, успевая ощупать обложку на предмет целостности. Нет, народ в библиотеку ходил большею частью понимающий, воспитанный, и книги портил редко. Но порой случались неприятности.
— Как он тебе? — жарким шепотом поинтересовалась Владимира, сунув в руки стопку книг, которые вполне могла бы и сама расставить. Вот ведь, с самого детства так. Делать она ничего не желает, зато от Виктории требует, чтобы та за двоих работала.
— Командировочный.
— Из Ленинграда, — согласилась Владимира и, развернувшись, помахала рукой. Еще бы поцелуй воздушный послала.
Сердце полоснула ревность.
Почему ей все?
Всегда и все? С родителей начиная. Викторию они, конечно, любили, но Владимиру больше. Мое солнышко… и друзья туда же. Друзей, если разобраться, у Виктории никогда-то и не было. Стоило завязать с кем дружбу, тут же Мирка появлялась, вся такая радостная и беспричинно-счастливая, и вот уже друг становился ее другом.
Подругой.
— И не женат, — она подпрыгивала от радости. — Представляешь? Предложил мне пройтись… встретиться… вечером.
— Поздравляю, — буркнула Виктория, испытывая преогромное желание взять книгу потолще и опустить ее Мирке на макушку.
Ума, может, не прибавится, но прическа точно помнется.
— Не злись. И улыбайся чаще. Тогда и ты кому-нибудь понравишься.
Виктория вздохнула.
Разве в этом дело?
Понравится… да не нравится она этому командировочному, который, может, и вправду не женат и из Ленинграда прибыл — хотя тоже не понятно, зачем ему из Ленинграда в этакую глухомань переться — но все равно Миркой он не очарован. Смотрит… да как мужик, который приключение ищет, и смотрит.
Задурит голову.
Окрутит.