Коммунистические государства на распутье

За первой стихийной эмоциональной реакцией последовали отрезвляющие размышления. Апокалиптическое видение грандиозного атомного побоища, по Мао Цзэ-дуну, вызвало у поляков содрогание и заглушило любой возможный энтузиазм в отношении Пекина. Поляки склонны согласиться с Хрущевым, что водородная бомба не считается с классами и что термоядерный мир необходим как пролетариату, так и буржуазии. Отсюда их восторженное одобрение договора о запрещении ядерных испытаний и разрядки в отношениях между Востоком и Западом.

Полякам не свойствен затаенный, атавистический страх перед желтыми раскосыми монгольскими захватчиками страх, все еще довольно сильный в России, где жива память о «татарском иге», под которым в средние века московитяне прожили около двух столетий. Но и поляки в свое время испытали монгольские вторжения, и смутная боязнь «азиатских орд» и громадного Азиатского континента все еще коренится в их подсознании. В начале этого века национал-демократы считали, что, несмотря на прошлое, несмотря на многочисленные камни преткновения, польские и русские национальные интересы в конечном итоге все-таки совпадают. Еще при жизни прошлого поколения Роман Дмовский, лидер национал-демократической партии, анализируя планы возможного германского или даже общеевропейского крестового похода против Советского Союза, прямо предостерег своих соотечественников от столкновения с Россией: «…может наступить время, когда люди, которые сейчас мечтают о разделе России, будут тревожно спрашивать, достаточно ли она сильна, чтобы противостоять давлению Китая… этот момент, возможно, не так уж далек»[63].

Остатки такого национально-демократического мышления все еще довольно сильны в Польше, и подобные рассуждения характерны как для правителей, так и для управляемых. И Гомулка и его предшественник Берут часто цитировали Дмовского, когда речь шла об основах русско-польских отношений. Шутливым выражением этого образа мыслей является известная острота: «Как хорошо, что между нами и Китаем есть такое сильное буферное государство!»

В партии реакция на китайско-советский раскол была сложной и подвергалась многим изменениям. Первоначально Многие польские коммунисты думали, что этот спор может Лать положительные результаты как для их партии, так и для всего блока. Польские товарищи уже давно отстаивали принцип равенства в отношениях, хотя во время сталинистского Периода их голос звучал не громче «голубиного воркования». Они помнили, что в роковые дни октября 1956 года китайцы выступили перед Москвой в поддержку Польши. «Либеральное» крыло надеялось, что углубление раскола удержит Гомулку от слишком быстрого «затягивания гаек», особенно в области культуры, уже хотя бы потому, чтобы не показалось, будто он тяготеет к Пекину. Кроме того, сталинисты рассчи-Швали, что конфликт приведет к свержению Хрущева силами их идейных единомышленников в Москве.

Однако после лета 1963 года ситуация стала угрожающей для правящей партии Польши. Большинство тактических соображений было отброшено в сторону, ибо почти все руководители поняли, сколь значительные последствия повлечет за собой в конечном итоге окончательный разрыв. Он не только нанес бы непоправимый вред мировому движению в целом, но мог бы также серьезно подорвать самое существование коммунистических режимов в Восточной Европе. Расистские аргументы Пекина убивали веру (или то, что от нее осталось) в тезис о всеобщности коммунистического движения, о братстве всех рас, объединенных в нем. В Польше, где коммунизм никогда не пускал глубоких корней, все это ставило новые и серьезные проблемы.

Каковы же перспективы на близкое будущее? Казалось бы, руководители всех небольших коммунистических партий заинтересованы в наличии некоторых разногласий между двумя гигантами. Но эти разногласия должны поддаваться контролю и не приводить к окончательному разрыву. Ограниченный антагонизм полезен малым партиям, ибо позволяет им как-то маневрировать, стравливать других себе на выгоду. Но полный раскол угрожает всем коммунистам и наносит смертельный удар по мифу о коммунистическом движении как о «волне будущего». Вот почему позиция Гомулки двойственна. Как поляк он должен радоваться соперничеству Москвы и Пекина, позволяющему ему добиться автономии для себя и для своей партии, а также укрепить свои позиции в коммунистическом лагере. Но как коммунист он испугался усугубления раскола. Растущая возможность того, что раскол станет постоянным, является серьезной угрозой мировому коммунизму, Польской объединенной рабочей партии и всем коммунистическим режимам Восточной Европы. 17 января 1963 года, выступая с речью в Берлине, Гомулка откровенно признал, что «Советский Союз — это решающая, главная сила социалистического лагеря, без которого ни одно социалистическое государство не выстояло бы перед лицом империализма. Ни одна коммунистическая или рабочая партия, в особенности ни одна из партий социалистических стран, не должна забывать об этом».