Как следствие всего этого, Восточная Германия последнего времени представляла собой весьма честную картину. С одной стороны, в экономике руководство СЕПГ и сам Ульбрихт рекомендовали теории и практические мероприятия, которые всего лишь несколько лет назад были заклеймены как «ревизионистские». «Закон стоимости» — или, говоря обычным языком, принцип опроса и предложения, — по-видимому, подчинил себе более ортодоксальные идеологические критерии сталинистского толка. Во всех главных государственных органах планирования и руководства экономикой идеологическим функционерам пришлось уступить место техническим специалистам. В интересах развертывания производства на более самопроизвольной основе Ульбрихт ослабил нажим на рабочих и смягчил некоторые из наиболее крутых методов применения законов, введенных сразу же после сооружения стены в 1961 году. В то же время в неизменно чувствительной сфере духовного творчества продолжают действовать узкие идеологические нормы сталинистского типа и сохраняется неослабный партийный контроль. Среди многих последних примеров сохранения былой сталинистской «партийности» самым симптоматичным является дело Роберта Гавемана. Профессор физической химии университета имени Гумбольдта в Восточном Берлине и старый коммунист, Гавеман читал также лекции по философии. В этом своем качестве он осмелился объявить войну догматизму и сталинизму и высказаться за необходимость большей свободы слова, информации и критики в Восточной Германии. Это не преминуло навлечь на него гнев партии. И хотя личная судьба профессора Гавемана еще не решилась, руководство СЕПГ дало понять, что оно не может терпеть таких рецидивов «ревизионизма» и что партия готова, как и прежде, бороться с ними любыми «административными средствами», какие окажутся необходимыми.
Приверженность сталинизму в интеллектуальной сфере Резко отделила Германскую Демократическую Республику от ее коммунистических соседей. Восточногерманская культурная и духовная жизнь гораздо менее плодотворна, чем в Польше, Венгрии и даже в Советском Союзе. СЕПГ не допускает духовного влияния этих, казалось бы, братских социалистических государств. Удивительно, что решимость восточногерманских коммунистов сохранить сталинистскую ортодоксальность недавно привела к мерам, направленным против самого Советского Союза. Это началось сразу вслед за XXII съездом КПСС. В начале 1962 года Альфред Курелла, тогда Председатель комиссии по вопросам культуры при Политбюро СЕПГ, выступил против советского литературоведа и бывшего атташе по вопросам культуры при советской военной администрации, Ильи Фрадкина, который высказался за большую Либерализацию в области литературы и искусства[140]
. С тех пор в советских кинофильмах делаются купюры, а советские статьи подвергаются такой цензуре, что искажается их содержание. Некоторые советские книги, например роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича», полностью запрещены Ни том основании, что подобные литературные живописания эксцессов сталинизма могут только повредить Германской демократической Республике. Сам Ульбрихт сказал по этому поводу: «Некоторые произведения такого рода могут быть Полезными в советских условиях, но у нас нет абсолютно никаких оснований публиковать их»[141]. Совсем недавно крутые меры, принятые Восточной Германией в области культуры, чуть не подорвали ее тесные до этого политические отношения с Чехословакией. Восточногерманские коммунисты были понуждены воздвигнуть дополнительные заслоны против зауздавшей чешской «оттепели». Они сделали это решительно и с негодованием. И то и другое, проявилось в официальном документе Политбюро, осуждавшем Гавемана и критиковавшем чехословацкие тенденции. В заявлении Политбюро подчеркивалась связь между взглядами Гавемана «и некоторыми ревизионистскими теориями, которые пробивают себе дорогу из Праги к нам»[142].