Коммунисты

Достаточно взглянуть на их убогое жилище. И вот странно: размышляя при бледном предвечернем свете у открытого окна о германо-советском пакте, она не испытывала особенных сомнений или противоречивых чувств; в ней поднимались только воспоминания, сожаления, полузабытые картины прошлого… Как безумны люди! Чего только не наслушалась она за эти два дня! Война… воевать придется… и притом без русских… Как безумны люди! Даже бедные люди, например, их соседи. «Бедность не порок», — говорила госпожа Корвизар, когда дочь жаловалась на две их тесные комнатушки, и эта пословица, которую мать произносила совершенно автоматически, теперь раздражала Маргариту. Потому что она вдруг увидела все убожество этих двух смежных комнат: две кровати и платяной шкаф в дальней полутемной комнате, где окно выходит во двор, и тесную первую комнату — разномастная мебель, газовая плитка, раковина, над которой они моются, полузагороженная ширмой с цветами на фоне зелено-желтых полосок, стол, швейная машина, пишущая машинка, настольная лампа под зеленым абажуром… Она видела все это убожество, беспорядок, потертую мебель, засаленную обивку, облупившиеся стены… Она видела все то, о чем обычно забывала, потому что создавала в мечтах свой собственный мир, глядя на сохранившееся каким-то чудом старенькое пианино фабрики Коке, стоявшее в углу под чехлом из посекшегося пожелтевшего

шелка с маленькими розовыми веночками, с бахромой. Жить вот так, всегда вдвоем, все время бок о бок, на глазах друг у друга; она очень любила свою мать, но когда та вечерами надевала длинную бумазейную ночную рубашку и вязаную кофту небесно-голубого цвета… ох! И маленькое черное распятие с засохшей веточкой самшита над маминой деревянной кроватью, спинка которой в форме раковины — стиль Людовика XV — давно вся выщербилась по краям. И так прошла вся жизнь.

Маргарита закрыла глаза, — так ей легче видеть свое далекое детство. Все с тех пор шло на убыль. Ничего не осталось. Ничего не приобретено. Жизнь — это как полоска земли, которую точат волны… Эжен Корвизар — «Фуражный лабаз» — женился в 1892 году на мадемуазель Эме де Глари: он был молод, недюжинной силы, несколько грубоват, любил поругаться с крестьянами, покупавшими у него овес, объезжал лошадей и хохотал густым басом. Кроме того, славился умением рассказывать анекдоты о попах. Женитьба отдалила Эжена от прежнего его круга; молодая чета присоединила к процветавшей торговле Корвизаров в Реймсе имение стариков де Глари и прекрасный городской особняк, длинное двухэтажное здание в стиле Ренессанс, все изукрашенное внутри деревянной резьбой. В 1893 году родился Гонтран, через год — Маргарита, а еще через год — Марта. В доме жило много народу — матушка Эме де Глари, старая кузина, шесть человек прислуги. За столом вечно были гости. Шкафы ломились от белья, столовых сервизов, в полумраке поблескивал хрусталь. Жили не считая, на широкую ногу, хлебосольно. У Эжена Корвизара был свой собственный взгляд на деньги: в этом отношении он не походил на прочих коммерсантов. Он не доверял банкам и хранил весь свой капитал дома в золотых монетах. В те времена жизнь была легкая: торговля развивалась быстро, даже слишком быстро. Требовался приток капиталов, приданое Эме де Глари было уже пущено в оборот, и торговый дом Корвизар стал называться торговым домом «Корвизар и Морансэ»; новый компаньон оказался человеком скуповатым, он приходил по воскресеньям завтракать, свои сбережения регулярно вносил в дело, как того требовала конкуренция. За завтраком говорили о конкуренции…

Маргарита открыла глаза. Она, конечно, прекрасно знала, как случилось, что после реймского житья в начале века они вдвоем с матерью очутились здесь, в убогой квартирке на Западной улице, и все-таки каждый раз, когда, очнувшись от грез, она озиралась вокруг, ее охватывала дрожь. Где же действительность? В воспоминаниях или вот здесь? — Разве мы не можем позволить себе телячьей печенки? — смиренно спрашивала госпожа Корвизар. — Мне так мясного хочется…

Была конкуренция, и капитал таял, а быть может, жили слишком широко. Эжен Корвизар не отличался ни благоразумием, ни дальновидностью. Однако положение их дел казалось таким прочным, что Эжена даже избрали председателем местной торговой палаты, хотя он был слишком молод для этого поста. Через семейство де Глари он приобрел благоволение духовенства, а так как это было время кабинета Комба, антиклерикальное[94] краснобайство Корвизара, впрочем, довольно невинное, снискало ему доверие и правительственной партии. (Эме была этим немного смущена, но продолжала ходить к обедне; однако ее религиозное рвение несколько поостыло из-за Эжена, ибо во всем, что касалось церкви, хозяйства, хранения капиталов, она слепо повиновалась супругу.)