Я все еще смотрю в щелку между створками, как за спиной у меня с грохотом распахивается дверь у лестницы. Вздрогнув, я оборачиваюсь, чтобы отразить нападение, которое, я уверен, неизбежно последует. Но это вышибала. Он кивает на дверь и говорит:
– Мистер Рахман готов встретиться с вами.
Глава 15
Я уже проходил по этому коридору? Должен ли я помнить запах сырости, коробочки с синими кристаллами крысиного яда по углам? Вышибала тихо стучит в дверь и приглашает меня пройти в помещение, в котором, должно быть, когда-то размещалась администрация гаража. На голых стенах из шлакобетона все еще висят покрытые пылью плакаты с машинами и календари с обнаженными женщинами. В помещении я насчитываю четырех азиатов: один с бородой, прислонившийся к темно-зеленому шкафу, преграждает мне путь к отходу, еще двое стоят у стен по обе стороны. Я окружен, и мне это не нравится. Высокий мужчина с обритой головой склонился над видавшим виды деревянным письменным столом и читает письма. Он поднимает на меня взгляд и говорит:
– Мне говорили, что ты вернулся.
И я решаю рискнуть.
– Я рад снова быть здесь, Рахман.
У Рахмана этакое непринужденное обаяние, которым нередко обладают крупные люди. Я решаю, что он пакистанец или бенгалец, лет тридцати, и в нем есть какая-то опасная неподвижность. Ни одного лишнего или избыточного движения. Слабо усмехнувшись, Рахман скрещивает руки на груди. Бородач у шкафа кряхтит. Два рядовых бойца просто вскидывают подбородки.
Рахман говорит вышибале, что тот свободен.
– Росс, возникли какие-нибудь проблемы? – спрашивает у меня Рахман, когда дверь закрывается. У него химически-мутный взгляд, и я замечаю татуировку-крысу, выглядывающую из-под ворота футболки.
– Я не знаю, Рахман. Это ты мне скажи.
Прежде чем он успевает ответить, в комнату просовывает голову еще один вышибала. Клон первого: те же плечи, та же настороженность, но этот с усами. Бородач, стоящий у шкафа, говорит ему:
– Все в порядке, Джон, Айвор его нашел, понятно?
Второй вышибала начинает извиняться, но Рахман перебивает его:
– Я все понял. Возвращайся ко входу.
Перед тем как уйти, Джон бросает на меня злобный взгляд. У меня нет времени гадать, какое прошлое нас объединяет. Рахман жестом приглашает меня сесть на старый диван, плюхается рядом со мной, затем вдруг наклоняется ко мне, изучая пластыри на шее и руках.
– Ты поранился? – Он берет мои руки и рассматривает их, как будто ему не все равно. Но мгновение спустя его глаза снова становятся жесткими. Рахман относится к тем опасным людям, чье настроение меняется за секунду. – Что случилось с третьим БК?
– С третьим БК?
– С третьим БК, твою мать! – с жаром повторяет бородач. – Мы искали тебя, чтобы спросить об этом. Что с ним случилось?
Мне очень хочется знать, о чем они говорят, – я уже сыт по горло тем, что всем известно больше, чем мне.
– С третьим БК? – говорю я, гневно тыча в него пальцем, что получается очень легко при полном неведении. – Это вы мне объясните, твою мать. Мне очень хочется это знать. Что с ним произошло? Вот что я пытаюсь понять.
Рахман начинает было говорить, но это мое выступление. Я раздраженно перебиваю его.
– Вчера вечером была обнаружена убитая женщина.
Я протягиваю руку к карману, и остальные три бандита напрягаются, но Рахман поднимает руку, останавливая их. Я медленно достаю свой рабочий телефон и показываю фотографию убитой Эми Мэттьюс.
– Черт! – Рахман встает, наливает два стакана виски и протягивает один мне. Вопреки здравому смыслу я принимаю выпивку. – Ты нашел ее слишком поздно?
Значит, Пол был прав – я действительно пытался ее спасти. Жадно пью виски, несмотря на свое состояние, несмотря на усталость. Это хороший односолодовый виски, гораздо лучше того пойла, которое подают в баре, и он бьет мне прямиком в ноги.
– Черт, – повторяет Рахман. – Нормальная была девчонка. Она мне нравилась.
– Она часто приходила сюда?
Он как-то странно смотрит на меня.
– Как я тебе уже говорил, она ходила в разные места, но всегда возвращалась сюда. Чтобы остыть, отдохнуть от работы. Ты хочешь ловить преступников? Присмотрись внимательнее к тем, кто заведует больницами и клиниками и не платит ни хрена за тридцатишестичасовые смены.
Значит, вот как? Бандит, ярый противник эксплуатации? А у этого человека есть потайные глубины!
– Ты полагаешь, тут может быть замешана политика? – спрашиваю я.
– Политика?.. Нет, только не Эми. Она просто хотела хорошей жизни. Приходила сюда, пила, танцевала. Проводила время.
– Их две. – Я говорю это как факт, но Рахман никак не реагирует, смотрит на меня, словно желая услышать больше. Я продолжаю: – Две медсестры.
– Нет, – говорит Рахман. Он ставит стакан на стол. – Медсестер не две. Только она.
– Ты ждешь, что я в это поверю?
– Жду.
– Мне прекрасно известно, что медсестер две, а ты мне что-то недоговариваешь.