Комната Джейкоба

Тут Джейкоб принялся нырять, отчасти чтобы поразмяться, отчасти, вне всякого сомнения, просто от радости, потому что, когда он сворачивал парус и вытирал тарелки, с его губ слетали весьма странные звуки — хриплые, немузыкальные, — некое подобие победной песни, потому что он нашел такой замечательный довод и вышел победителем — загорелый, небритый, способный к тому же отправиться в кругосветное путешествие на десятитонной яхте, что, очень может быть, он вскоре и сделает, вместо того чтобы засесть в какой-нибудь юридической конторе и носить коротенькие гетры.

— Наш друг Мэшем, — сказал Тимми Даррант, — не хотел бы, чтобы его кто-нибудь застал в нашем обществе, когда мы в таком виде.

У него отлетели все пуговицы.

— Ты знаешь тетку Мэшема? — спросил Джейкоб.

— Никогда не слыхал, что у него есть тетка, — ответил Тимми.

— У Мэшема миллион теток, — сказал Джейкоб.

— Мэшем есть в «Книге Страшного суда», — сказал Тимми.

— Вместе со своими тетками, — добавил Джейкоб.

— Его сестра, — проговорил Тимми, — очень хорошенькая девочка.

— Вот что тебя ждет, Тимми, — сказал Джейкоб.

— Тебя первого, — ответил Тимми.

— Но эта женщина, о которой я тебе рассказываю, тетка Мэшема…

— Ну, так что же? — спросил Тимми, потому что Джейкоб от хохота не мог вымолвить ни слова.

— Тетка Мэшема…

Теперь Тимми не мог говорить от хохота.

— Тетка Мэшема…

— И что в этом Мэшеме такого, отчего делается так смешно? — еле выговорил Тимми.

— Да ну его — человек, который проглотил булавку от галстука, — сказал Джейкоб.

— Он к пятидесяти годам будет лордом-канцлером, — заявил Тимми.

— Он — джентльмен, — согласился Джейкоб.

— Герцог Веллингтонский — вот был джентльмен, — сказал Тимми.

— А Китс — нет.

— А лорд Солсбери — да.

— А как насчет Господа Бога? — спросил Джейкоб.

Сейчас казалось, что на острова Силли указывает золотой палец, выходящий из облака, а кому не известно, что это необыкновенное зрелище и что эти широкие лучи, светят ли они на острова Силли или на гробницы крестоносцев в соборах, всегда сотрясают самые основы скептицизма и ведут к шуточкам по поводу Господа.

Со много будь;
Вечернею порой
Ложатся тени;
Боже, будь со мной,—

пропел Тимми Даррант.

— А у нас был гимн, который начинался:

Господь, что вижу я, что слышу? —

сказал Джейкоб.

Чайки, легонько раскачиваясь, сидели на волнах по две и по три совсем рядом с лодкой; баклан, будто устремившись за своей длинной шеей, вытянувшейся от вечных поисков, перелетел, почти задевая воду, к соседней скале, а издалека доносилось гудение прилива в пещерах, похожее на тихий монотонный голос, разговаривающий сам с собой.

О, Иисус, скала веков,
Дай в Тебе сыскать мне кров,—

пропел Джейкоб.

Словно тупой зуб какого-нибудь чудовища, скала рассекала поверхность моря, вся коричневая, затопляемая неиссякаемыми водопадами.

О, Иисус,—

пел Джейкоб, лежа на спине, глядя в полуденное небо, с которого исчезли последние клочья облаков, как будто отдернули занавеску и выставили его, наконец, для постоянного обозрения.

К шести часам подул ветерок с ледников; к семи вода стала скорее лиловой, чем синей, а к половине восьмого пространство вокруг островов Силли сделалось похоже на шершавую кожу золотобойца, и лицо Дарранта, который сидел у руля, было цвета красной лаковой коробочки, отполированной на века. К девяти все пламя и волнение на небе улеглось, оставив только ярко-зеленые клинышки и бледно-желтые залысины, а к десяти на волнах, то распластывающихся, то горбящихся, задрожали, вытягиваясь и сжимаясь, разноцветные пятна от фонарей с лодки. Луч маяка быстро пробежал по воде. На расстоянии бесчисленных миллионов миль поблескивали рассыпанные звезды, а волны шлепались о лодку и, грохоча, с размеренной и жуткой торжественностью обрушивались на скалы.

Хотя, вероятно, можно постучаться в домик и попросить стакан молока, однако лишь сильная жажда способна подвигнуть на вторжение. А миссис Паско, пожалуй, была бы ему только рада. Летний день, наверное, тянется медленно. Стирая у себя в судомойне, она, должно быть, слышит дешевые часики, стоящие на полке над камином, тик-так, тик-так, тик-так… Она одна в доме. Муж пошел помогать фермеру Хоскену, дочка замужем и живет в Америке. У старшего сына тоже семья, но с его женой у нее нелады. Однажды пришел священник-методист и увел с собой младшего. Она одна в доме. Пароход, очевидно направляющийся в Кардифф, сейчас пересекает горизонт, а совсем рядом раскачивается туда-сюда колокольчик наперстянки, в котором вместо языка гудит шмель.