Комната Джованни

– Отличная мысль, дружище. Я как раз об этом подумал. – И сказал, повернувшись к нам: – Но вы еще не познакомились с моими друзьями. – Он посмотрел сначала на меня, потом перевел взгляд на женщину. – Вот это месье Гийом, мой патрон, – сказал он с еле заметной угодливой интонацией, – он скажет вам, насколько я серьезный.

– Но я не знаю, насколько серьезный он сам, – кокетливо отозвалась женщина и рассмеялась.

Гийом, с трудом оторвав взгляд от молодых людей у бара, с улыбкой протянул руку:

– Вы правы, мадам. Джованни гораздо серьезнее меня. Я опасаюсь, что настанет день, когда он будет заправлять баром.

Да, как же, будет он, после дождика в четверг, подумала женщина, но внешне изобразила восхищение и с воодушевлением пожала ему руку.

– А это месье Жак, – сказал Джованни, – один из наших лучших клиентов.

– Enchanté, Madame[39]. – Жак одарил женщину обворожительной улыбкой, на которую та ответила слабым подобием.

– А это monsieur l’américain[40], – сказал Джованни, – иначе говоря, месье Дэвид. Мадам Клотильда.

Он немного отступил назад. В глазах его вспыхнул огонек, а лицо осветила радостная и горделивая улыбка.

– Je suis ravie, monsieur[41], – ответила мадам Клотильда, смерила меня взглядом и с улыбкой пожала руку.

Я тоже улыбался, сам не зная почему, сердце мое так и прыгало в груди. Джованни небрежно обнял меня за плечи.

– А чем у вас кормят? – спросил он. – Мы проголодались.

– Но сначала нужно выпить, – воскликнул Жак.

– Можно выпить и за столиком, разве нет? – сказал Джованни.

– Нет, – не согласился Гийом. Сейчас для него оставить место за стойкой было равносильно изгнанию из рая. – Давайте выпьем здесь – с мадам.

У молодых людей – своего рода труппы, в которой каждый знал свою роль, предложение Гийома вызвало интерес; в баре словно ветерком повеяло, и свет загорелся ярче. Мадам Клотильда, по обыкновению, сначала кокетливо отказывалась, но быстро согласилась, поняв, что пить мы будем что-то приличное и дорогое – действительно, заказали шампанское. Она пригубила вино, произнесла несколько уклончивых фраз и исчезла еще до того, как Гийом завел знакомство с одним из молодых людей. Те, не теряя времени, незаметно прихорашивались, и каждый мысленно подсчитывал, сколько денег нужно ему и его copain[42], чтобы продержаться еще несколько дней, придирчиво оценивали внешний вид Гийома и прикидывали, сколько монет из него можно выкачать и как долго можно его терпеть. Один вопрос оставался открытым, как лучше вести себя с ним – vache[43] или chic[44], но в конце концов решили, что предпочтительнее vache. Оставался еще Жак, который мог быть бонусом или утешительным призом. Что до меня, здесь все было ясно – ни номеров, ни мягкой постели, ни вкусной еды не предвиделось, как и нежной дружбы – ведь на меня положил глаз Джованни. Свою симпатию ко мне и Джованни они могли выразить только одним способом – избавить нас от этих двух стариков. Такая задача делала их роли веселее, игру убедительнее, а эгоистические интересы скрашивались альтруистическим рвением.

Я заказал кофе и большую порцию коньяку. Джованни сидел дальше от меня и пил бренди между пожилым мужчиной, собравшим в себя, казалось, всю грязь этого мира, и рыжим юношей, который в будущем обещал стать на него похожим, хотя в его пустых глазах трудно было угадать хоть какое-нибудь будущее. Он был красив грубой красотой – жеребца или десантника и тайком поглядывал на Гийома, зная, что и Гийом, и Жак, в свою очередь, разглядывают его. Гийом успевал в то же время непринужденно болтать с мадам Клотильдой. Оба пришли к выводу, что для бизнеса сейчас время плохое, при нуворишах снизились критерии и вообще Франции нужен де Голль. К счастью, они и прежде неоднократно вели на разных площадках подобные дискуссии, и потому разговор сейчас шел по накатанному пути, не требуя от них никаких умственных усилий. Жак мог предложить одному из парней выпить, но ему вдруг захотелось сыграть роль моего доброго дядюшки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он. – Сегодня для тебя важный день.

– Прекрасно себя чувствую, – ответил я. – А ты?

– Чувствую, как свидетель свершившегося чуда, – сказал он.

– Вот как? – отозвался я. – Расскажи подробнее.

– Я не шучу, – заметил Жак. – Я говорю о тебе. Чудо – то, что случилось с тобой. Видел бы ты себя вчера вечером! Да ты и сейчас не такой, как обычно.

Я молча глядел на него.

– Тебе сколько лет? Двадцать шесть? Двадцать семь? Я почти вдвое старше, и вот что тебе скажу. Хорошо, что это происходит с тобой сейчас, а не в сорок лет или около того, когда надежд уже меньше. Тогда подобная ситуация тебя бы просто сломала.

– А что со мной происходит? – спросил я. Мне хотелось, чтобы вопрос прозвучал иронически, но ничего не получилось.

Жак не ответил, только вздохнул и бросил беглый взгляд на рыжего парня. Потом снова обратился ко мне:

– Ты Гелле напишешь?

– Я регулярно ей пишу, – ответил я. – И на днях опять отправлю письмо.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Вот как. А мне казалось, ты спросил, пишу ли я Гелле.