Комната на Марсе

Смертницы шили мешки для песка. Ничего другого. У них было шесть машинок, и они шили мешки для песка для защиты от паводков. Если увидите гору мешков с песком вдоль шоссе «Калифорния», знайте, что их касались руки наших знаменитостей.

Им платят пять центов в час, минус 55 % возмещения, за эту однообразную работу, не приносящую удовлетворения, поскольку они сдают мешки недоделанными. Их еще нужно наполнить песком.

Кто их наполняет? Вероятно, мужчины. Наполняют песком и зашивают верхний край.

В другие разы, когда мы проходили над смертницами, они сидели на телефонах или ждали своей очереди. Они общались с журналистами и адвокатами, как объяснила мне Сэмми. Смертницы активно сотрудничали со СМИ и всегда держали связь с ребятами по ту сторону решетки. Они знали самых разных людей благодаря своему положению. Они манипулировали людьми, намекая, что могли бы дать согласие на интервью или посещения, хотя они не собирались делать этого. Им не было интереса давать интервью. Им было интересно, чтобы им звонили, чтобы людям было что-то нужно от них; им нравилось чувствовать свою значимость. Они вели эту игру за внимание к себе. Но это было больше чем игра, потому что ничего другого у них не было.

Нам не разрешалось писать письма или звонить из карцера. И все равно я чувствовала, что мне повезло по сравнению с теми женщинами внизу, которые были на связи с «Пчелой Фресно»[27]. Моя мама приедет навестить меня с Джексоном, как только мне разрешат свидания, когда я отсижу в карцере и меня переведут – отконвоируют – в общую камеру. Она положит деньги на мои книжки, чтобы я могла купить нужные вещи: кофе, и зубную пасту, и марки, чтобы выжить. Сэмми постоянно говорила мне, как это важно, чтобы кто-то был у тебя на свободе, но я не говорила ей, что у меня есть близкие люди. Как и то, что мне дали два пожизненных срока плюс шесть лет. Это никого не касается, кроме меня. Как в раздевалке в «Комнате на Марсе», где ты не называешь своего настоящего имени. Ты не сообщаешь личные сведения. Не рассказываешь о себе, потому что тебе не будет от этого пользы.

Сэмми попала в карцер тем вечером, когда Кэнди Пенья получила свои документы на казнь. Кэнди должна была выбрать способ казни и поставить подпись. Сэмми слушала, как Кэнди Пенья плакала, читая бумагу, предлагавшую на выбор газ или инъекцию.

– Мы у себя выключили свет в знак протеста, – сказала Сэмми, – и каждая в карцере отказалась от ужина. Это вызывает массу бумажной работы у служащих. Им приходится заполнять формы на каждую заключенную, которая отказывается от еды и выключает у себя аварийный свет. Кэнди все плакала и плакала. И все в карцере, и другие смертницы тоже плакали. Даже надзирательницы плакали. Была одна зэчка в кандалах, которая не отказалась от ужина, но я думаю, она просто не понимала происходящего. Кэнди выбрала смертельную инъекцию.

Кэнди Пенья зарезала маленькую девочку. Она не сознавала, что творит, из-за метамфетамина и «ангельской пыли». Она молилась дни напролет, каждый час, минуту за минутой, перед алтарем, который сделала у себя в камере, чтобы почтить память девочки. Она подписывала бумаги и плакала, а Сэмми была человеком, пусть иногда и наезжала на кого-то, и она сочувствовала Кэнди. Даже если тебя посадили в карцер, это не значит, что ты лишен человеческих чувств. Ты слышишь, как плачет женщина, и это по-настоящему. Это не в зале суда, где задают все нужные и ненужные вопросы, придирчиво требуют подробностей, чтобы разрешить противоречия и установить степень умышленности. Где женщину осаждают настоящие вопросы, так это в тишине тюремной камеры. Единственный подлинный вопрос, на который невозможно дать ответ. Большое как же так. Как ты могла? Не в практическом плане, а в моральном. Как ты могла натворить такое? Как ты могла?

Преступление Сэмми было в том, что она мочилась в постель. Она мне все об этом рассказала. Знаю, я говорила, что в тюрьме не делятся своими личными историями, но Сэмми все мне рассказала.

– Когда мне было четыре, мы жили в трейлере, и у нас не было электричества, потому что моя мать была наркоманкой и тратила любые деньги на дурь. По ночам я мочилась в постель, чтобы согреться. У меня на ногах выскочила сыпь. Соседка увидела мои ноги и сообщила в ОДО.

Органы детской опеки забрали Сэмми. Она сменила несколько интернатов и в итоге оказалась в органах по делам молодежи, где научилась драться. «Ты усваиваешь там много такого, что пригодится в тюрьме». К двенадцати годам она покинула ОДМ, вернулась к маме и стала разводить на деньги мужчин, помогая маме заработать на наркотики.