Комната на Марсе

Алекс стал расспрашивать его об отношениях с заключенными и заговорил о Нормане Мейлере и Джеке Генри Эбботе. Алекс сказал, ему интересно, должен ли Мейлер отвечать за то, что случилось после того, как он добился освобождения Джека Генри Эббота, своего любимчика.

Гордон возразил против такого определения.

– Ну да, ну да, – сказал Алекс. – Он был не любимчиком, а личностью. Но понимал ли это Норман Мейлер?

Когда Гордон снова вышел на работу, тюремное начальство установило режим из-за тумана. Это был не настоящий туман, а дымка от воздушного опыления миндальных полей, окружавших тюрьму. Режим означал, что все сидели по своим камерам. Ни работы, ни занятий, никакого передвижения. Гордону заплатят за то, что он ничего не делает, как и всем остальным, но он испытал сожаление. Оттого, что не увидится с ней и не скажет, что побывал в ее вьетнамском заведении на Шестой улице.

Придя домой, он поддался порыву и позвонил по номеру, который она дала ему. Ребенка звали Джексон Холл, как было написано на розовой бумажке. Я просто навожу справки. Я даже не должен говорить ей об этом. Человек, ответивший ему, сказал позвонить по другому номеру. По новому номеру ему пришлось очень долго ждать соединения, после чего его перевели на голосовую почту. Через несколько дней ему перезвонили, когда он был на работе и не мог ответить, и оставили сообщение. Он перезвонил по этому номеру следующим утром, попал на голосовую почту и оставил очередное сообщение. Так продолжалось несколько недель, поскольку Гордон мало бывал дома, так как работал в долине, а жил в горах.

Что он в итоге узнал, когда ему ответил живой человеческий голос из Центра помощи семье и детям в Сан-Франциско, это то, почему ему не следовало вмешиваться в это.

20

Несколько лет назад какие-то ублюдки построили дом отдыха на той стороне объездной дороги Стемпла. Гады на мотоциклах и мотосанях почти каждые выходные гудели в обе стороны мимо моей хижины, летом и зимой. Прошлым летом было хуже обычного, иногда выходные затягивались на три дня. Это становилось абсолютно невыносимым. У меня начались проблемы с сердцем. Любой эмоциональный стресс, гнев прежде всего, вызывает у меня неровное сердцебиение. Получалось так, что постоянный непрестанный шум душил меня гневом, вызывая дикое сердцебиение. Было рискованно совершать преступления так близко от дома, но я рассудил, что, если не разделаюсь с этими ребятами, гнев буквально убьет меня. Так что одной осенней ночью я проскользнул туда, хотя они были дома, и украл их бензопилу. Утопил ее в болоте.

Через пару недель я вломился в их дом и довольно круто разгромил все внутри. Там была роскошная обстановка. Также у них имелся жилой прицеп. В него я тоже вломился. Внутри стоял серебристый мотоцикл. Раздолбал его топором. У них было четверо мотосаней снаружи. Я как следует раздолбал их двигатели.

Примерно через неделю тут появились копы и спрашивали меня, не видел ли я, чтобы кто-нибудь околачивался поблизости. Также спрашивали, нет ли у меня каких проблем с мотоциклами. Они были близки к правде. Но они, должно быть, не подозревали меня всерьез. Иначе их вопросы не были бы такими небрежными.

Я рад, что держался так собранно, отвечая на вопросы копов.

21

Вот как никакой чувак не захочет проснуться: в наручниках и на больничной кровати. Но именно так пришел в себя Док. Пристегнутым к кровати. Вошел врач. Не тюремный помощник медработника, а настоящий врач. На нем даже был белый халат. Врач наклонился над ним.

– Вы проснулись, – сказал он. – Вы слышите меня нормально?

Док кивнул.

– Вы знаете, как попали сюда?

Док покачал головой. У него не было ни малейшего, блядь, представления.

– О’кей, это нормально. Начнем с основ. Вы знаете, какой сейчас год?

– Это…

Док не знал, какой сейчас год. Но на него снизошел правильный ответ на этот дурацкий вопрос.

– Следующий после прошлого.

Врач нахмурился.

– Вы знаете, где вы находитесь?

Док огляделся. Он не увидел ничего, кроме металлической каталки с таблетками в бумажных стаканчиках. На стуле сидел вооруженный охранник. В комнате не было окон и ничего на стенах. Он взглянул на свое тело. Увидел пижаму, точнее, полупижаму. Его рука была обмотана лентой, удерживавшей иглу. От руки поднимались трубки к металлической стойке с пакетом, свисавшим с нее, наполовину наполненным светлой жидкостью. Вошла, должно быть, медсестра и взглянула на пакет. Сжала его, как будто небрежно, и вышла из комнаты. Запястья Дока обхватывали наручники, закрепленные на металлических поручнях кровати. И так же было с лодыжками. Он понятия не имел, где он. Все, что он знал, это что его череп, казалось, был расколот надвое бетонным водосливом, по которому лилась ледяная вода, разводя его мозг в разные стороны.

– Хоть какое-то представление, где вы? – снова спросил врач.

– Да. Я прямо над центром Земли.

Эй, какой-никакой ответ. Врач усмехнулся.

– Ну, ладно, весельчак. А свое имя ты мне можешь сказать?

– Могу, – сказал Док. – Я знаю свое имя. Знаю!

– Поздравляю, бляха муха, – произнес охранник со стула.

– Ричард Л. Ричардс. Видите это?