– Каждая подробность ее личной и профессиональной жизни была пережевана таблоидами и признана ущербной, – произносит Лори с явным злорадством. – От пренебрежения к собственным детям, когда те были маленькими, а она предпочла делать карьеру, до лжи в ее первом резюме и двух браков, которые она, как упертый трудоголик, сама и разрушила. Теперь же весь мир знает, какая она стерва. Впрочем, она и сама это знает.
– Ммм, – жизнерадостно мычу я, ибо что еще мне сказать в данных обстоятельствах? Как можно осторожнее я подхожу к краю кровати и натягиваю трусы, бюстгальтер, рубашку и брюки. Вижу свою сумочку. Она не полностью застегнута, из нее торчит телефон. Черт! Если Лори продолжит таращиться в телевизор, играться с галстуком и талдычить о работе…
Я тянусь за телефоном и включаю его. На экране вспыхивает иконка текстового сообщения, но мне не интересно, кто и что хочет мне сообщить, за исключением новостей, способных потрясти мир, вроде той, что есть у меня. Я отправляю Тэмсин текст следующего содержания: «Лори набросился на меня. У нас был секс. Сразу после этого он оделся и вел себя так, будто ничего не случилось, и завел разговор о Джудит Даффи. Это хороший признак, что он в моем присутствии остается самим собой, а не изображает фальшивую романтику?»
Подписываюсь буквой Ф, ставлю два поцелуя, нажимаю кнопку «отправить», после чего снова выключаю телефон. Даже если мне не терпится рассказать обо всем Тэмсин, то это не означает, что я готова выслушать ее реакцию. Эта мысль вызывает у меня улыбку. Намеренно включив в текст вопрос, который способна задать лишь склонная к самообману дура, я как будто сделала себе прививку против того, чтобы именно ею и стать. Тэмсин поймет: я нарочно строю из себя наивную девочку – типаж, который мы на дух не переносим: такая никогда не ругается, не рыгает на людях, и ей далеко до нас по части ума.
– Я прочла твою статью, – говорю я Лори. – «Врач, которая лгала».
– Лучшее, что я когда-либо написал, – отзывается Лори.
– Что? Ах да, статья…
Трудно сосредоточиться, когда каждый дюйм твоей кожи как будто потрескивает от разрядов электричества. Ощущение такое, будто летишь в космосе, высоко над реальным миром и обычными смертными, населяющими нашу землю.
– Я не уверена, что статью следует печатать в ее нынешнем виде, – говорю я.
– Спасибо тебе, Лев Толстой, – усмехается Лори.
– Я серьезно. В данный момент она производит впечатление… предвзятой. Злой. Тебе как будто доставляет удовольствие постоянно втыкать в Даффи нож. Разве такие вещи… не ослабляют твоей позиции? Не подрывают твоих доводов? Ты изображаешь Джудит Даффи законченной злодейкой, зато каждого, кто против нее, рисуешь этаким безупречным, умным и надежным героем. Я потеряла счет восторженным прилагательным, какими ты удостаиваешь тех, кто заодно с тобой. Послушать, что ты говоришь о докторе Расселе Мередью, так он – само второе пришествие. От всего этого твоя статья становится похожа на сказку, в которой действуют прекрасные принцы и кровожадные злодеи. Не лучше ли представить факты и дать им возможность говорить самим за себя?
– Скажи мне, что ты не станешь брать интервью у Джудит Даффи! – рявкает на меня Лори.
Я не могу этого сделать и поэтому продолжаю читать нотации.
– Ты пишешь, что друзья и родственники Хелен Ярдли и Сары Джаггард – «настоящие эксперты», люди, которые по-настоящему их знали. Ты намекаешь, что Джудит Даффи следовало принять к сведению, когда эти люди говорили, что Хелен и Сара невиновны…
– Я не
– Но это безумие, – возражаю я. – Людям неприятно думать, что те, кого они любят, – убийцы. Это плохо на них влияет, разве не так? Ведь это же их лучшая подруга, жена, приходящая няня… Разумеется, их мнение будет необъективным и ненадежным. Иначе не бывает. Если самые близкие и дорогие люди – это, по-твоему, настоящие эксперты, то как насчет Ангуса Хайнса? Он считал, что Рей виновна, но это почему-то не пошатнуло твою уверенность – точно так же, как мнение Пола Ярдли или Гленна Джаггарда оказалось бессильно пошатнуть уверенность Джудит Даффи.
Лори встает.
– Скажешь еще что-то, прежде чем уйти?
– Да, – отвечаю я.