Комната с привидениями

Наверно, там все время ощущается запах печеных каштанов и прочих вкусностей, потому что мы рассказываем зимние истории или истории о привидениях (как же без них!) у рождественского камелька, и мы не трогались вовсе с места — разве что придвигались поближе к огню, — но это неважно. Мы вступили в дом, и это старый дом, где в больших каминах по старинке жгут огромные поленья и где с дубовой обшивки стен подозрительно косятся мрачные портреты (с иными из них связаны мрачные предания). Мы сидим за богатым ужином с хозяином дома, его женой и гостями: святки, значит, в доме большой съезд, — а потом отправляемся почивать. Комната наша (мы — это высокородный дворянин средних лет) очень старая, увешанная гобеленами. Нам не нравится портрет кавалера в зеленом над полкой камина. Большие черные балки проходят по потолку, полог большой черной кровати поддерживают в изножье две большие черные фигуры: так и кажется, что они нарочно, ради нашего удобства, сошли с двух надгробий в старой баронской церкви в парке. Но мы не суеверны, и нас это не смущает. Так! Мы отпустили своего слугу, заперли дверь и сидим в халате у огня, раздумывая о разных вещах. Наконец мы ложимся спать. Так! Мы не можем уснуть. Ворочаемся, мечемся и не можем уснуть. В камине судорожно полыхают угольки и придают комнате призрачный вид. Мы невольно поглядываем из-под одеяла на две черные фигуры и на кавалера… на кавалера с неприятным взглядом… кавалера в зеленом. Во вспышках света они то как будто придвигаются, то отступают, что, хоть мы ничуть не суеверны, нам неприятно. Так! У нас расходятся нервы — все хуже и хуже расходятся нервы. Мы говорим: «Очень глупо, но мы не можем этого перенести. Прикинемся больными и постучим — пусть кто-нибудь придет». Так! Только мы собрались постучать, запертая дверь раскрывается, и входит молодая женщина — мертвенно-бледная, с длинными светлыми волосами, — плавно придвигается к огню, садится в оставленное нами кресло и ломает руки. Потом мы видим, что платье на ней мокрое. У нас язык прилип к гортани, и мы не можем заговорить, но в точности все примечаем. На ней мокрое платье; в длинных ее волосах запуталась тина; одета она — как было в моде двести лет назад, и на поясе у нее связка ржавых ключей. Так! Она тут сидит, а мы оцепенели и не можем даже лишиться чувств. Вот она встает и пробует все замки в комнате своими ржавыми ключами, но ни один не подходит; потом останавливает глаза на портрете кавалера в зеленом и говорит тихим, зловещим голосом: «Об этом знают олени!» Потом опять ломает руки, скользит мимо кровати и выходит через дверь. Мы поспешно надеваем халат, хватаем пистолеты (мы ездим всегда с пистолетами) и бросаемся вслед, но дверь оказывается заперта. Мы повернули ключ, выглянули в темную галерею — там никого. Мы бредем обратно, пытаемся найти своего слугу, но не находим и до рассвета шагаем по галерее; потом возвращаемся в оставленную нами комнату, засыпаем, и нас будит наш слуга (его-то не смущали никакие призраки) и яркое солнце. Так! За завтраком мы едим через силу, и все за столом говорят, что у нас какой-то странный вид. После завтрака хозяин обходит с нами дом, мы подводим его к портрету кавалера в зеленом, и тут все разъясняется. Кавалер обольстил молодую домоправительницу, которая преданно служила этой семье и славилась своей красотой. Она утопилась в пруду, и много позже ее тело было обнаружено, потому что олени не желали больше пить воду из этого пруда. После этого случая стали поговаривать тишком, что в полночь она расхаживает по дому (заходит чаще всего в ту комнату, где обычно спал кавалер в зеленом), пробуя старые замки ржавыми ключами. Так! Мы рассказываем хозяину дома, что видели; по его лицу проходит тень, и он просит нас сохранить это в тайне. Мы так и сделали, но это истинная правда и мы ее поведали перед смертью (нас уже нет в живых) некоторым вполне почтенным людям.