Комната с загадкой

Они остались одни.

– Присаживайтесь, – пригласил капитан, – я с вами поговорить хочу на такую тему. Вы в своих обрядах использовали воду.

– Все верно, – признался поп.

– А водоснабжения у вас в приходе нет. Так откуда водичка, гражданин Лапицкий?

Тот наивно признался:

– Из озера.

– То есть вы отдаете себе отчет, что сейчас напоили пожилых женщин и несовершеннолетних некипяченой водой? Иными словами, грубо нарушили санитарно-гигиенические правила? А ведь это основание опечатать ваше культовое сооружение.

– Простите, – от всего сердца покаялся Лапицкий, сжав на груди костлявые пальцы, – видите ли, я набрал с вечера воды, прокипятил и преступно забыл посуду дома. Больше такого не повторится.

– Вам, я смотрю, извиниться ничего не стоит. Набрали из озера, а там, извините, бес знает что плавало.

– Что же? – улыбнулся поп.

– А вот хотя бы утопленник, – улыбнулся в ответ милиционер.

Сияние на поповском лице померкло, кажется, что-то доходить стало до этой благостной физиономии.

– Да что ж вы, серьезно?

– И весьма, – заверил Сорокин, – и в этой связи вопрос: вчера вы были здесь, верно?

– Так точно. Преимущественно тут.

– С которого времени?

– С четырех до девяти.

– Чем занимались?

– Служил всенощную.

– Это вечерняя служба.

– Да.

– Кто может это подтвердить?

– Никто.

– Зачем так врать? Вы же тут были не один.

– Конечно, – кротко согласился Лапицкий, – но вы же спросили, кто может подтвердить. Трудно представить, что вы, товарищ капитан, не знаете, что ваш подчиненный был тут, а вторая личность – девочка, которой веры нет.

– Почему ж так?

Показалось или хрящеватые уши порозовели? «Смотри-ка, в самом деле, заалел, как барышня, смутился, глаза отводит».

– Она ко мне слишком по-доброму относится. Она же ребенок, не совсем здоровый, много переживший. Добра мало от кого видела и не всегда правильно воспринимает жизнь…

Сорокин вздохнул:

– А вы, по всему судя, считаете, что все правильно понимаете? В благодушии своем прямо купаетесь, а между тем судите сами: сегодня воскресенье, утро, дети после целой учебной недели встают ни свет ни заря, переправляются на плавсредстве, не предназначенном для перевозки. Отдаете себе отчет, к чему я?

– Что ж плохого-то, товарищ капитан? – без гонора, как-то даже просительно спросил поп. – Понимаю, вы ищете… повода, что ли. Приездом моим недовольны. Но в чем мы представляем для вас угрозу?

– Вас я вообще не имею в виду.

– Товарищ капитан, мы такие же граждане, как все, и мы, если уж совсем честно, куда более надежные граждане…

– Чем кто?

– Хотя бы простые трудящиеся. Нам пьянствовать, бунтовать, против властей идти вера не позволяет. Женщины наши деток не развозят по абортариям, честно рожают, растят работников, воинов. Врать нам нельзя.

– Вы утверждаете, что не врете, или меня пытаетесь убедить? – резче, чем стоило бы, прервал попа капитан. Он начинал раздражаться, хотя по понятным причинам сдерживался. Раздражал этот гад своим снисходительно-спокойным видом.

– Нет, не вру, – просто сказал он, – нам вера не позволяет.

– Страх божий?

– А он куда страшнее, чем страх месткома, милиции, – охотно пояснил поп, – у нас этот закон на сердце записан…

Николай Николаевич холодно спросил:

– Нельзя ли чуть менее претенциозно?

– Как вам будет угодно. Я просто пытаюсь оправдаться.

– А вас никто ни в чем не обвиняет. Только понять не могу: скандальная тетка Анна Лещева, которая самогон гонит, как и ее мама-покойница, – она тоже у вас святой почитается, у которой закон записан на сердце?

– Так, а кто ж поживет и останется без греха? – не сдавался поп. – Ведь и у вас в программах сказано, что каждый за всех, все за одного, и мы бремена друг друга носим… пока жив человек, может исправиться. Если бы все ангелы сразу были, то давным-давно коммунизм бы настал.

Сорокин испытующе глянул на Лапицкого, ожидая увидеть издевку, подмигивание, но глаза у того чистые-чистые, как божья роса.

– Хорошо. Но имейте в виду, что детям необходим полноценный отдых, а они у вас чем занимаются?

– Учатся жить справедливо, честно и миролюбиво.

– Это все доступно в организованных детских коллективах.

– Верно, – согласился Лапицкий, – но обратите, пожалуйста, внимание на то, что дети приходят сюда добровольно. Значит, чего-то им не хватает в упомянутых вами коллективах. Здесь они это получают.

«Да он просто ужом вьется, этот аспид. Не заводись, капитан, не поможет. Немедленно сбавь градус, обрати в шутку», – приказал Сорокин сам себе и широко, простецки улыбнулся.

– Не обижайтесь. Поговорить надо было, именно так исправляются недостатки, что у нас, что у вас. Против вас я лично ничего не имею, мне вас отрекомендовали самым положительным образом…

– А я и так вижу, что вы ко мне искренне расположены, – ответил Лапицкий, улыбаясь открыто, светло, как слабоумный, – пойдемте по дорожке, они ж там стоят, ждут. Решат, чего доброго, что вы меня «забирать» пришли. Слышали бы вы, что о вас говорят.

– Интересно было бы узнать.

Поп Марк, улыбаясь самым открытым, милым образом, отказался сотрудничать:

– Тайна исповеди, уж простите.

Сорокин вздохнул:

– Ну пойдемте, пойдемте.