Комната с загадкой

Если бы ему кто-нибудь сказал, что причиной всей этой кутерьмы выступает тихая, вечно поддакивающая Зоя, он бы не поверил. Насчет того, что она не желает вступать в пионеры, директор вообще не переживал, даже не думал. Как умудренный опытом человек, он прекрасно понимал, что на общем фоне одна-единственная девчонка, не вступившая в пионеры, статистику не испортит, к тому же с ее умственными способностями она долго в школе не задержится. К тому времени, как отчетность дойдет до верха, Зойка отправится себе спокойно отравлять жизнь кому-то другому, – скорее всего, найдет себе какое-нибудь спокойное, не требующее особых умственных способностей занятие. Ну а к тому времени… именно так! Или ишак сдохнет, или падишах помрет, и не разберешься, кто недоработал по педагогической линии.

…Благодушию его пришел конец, когда на следующий день в кабинет ворвалась встрепанная Брусникина-старшая, Татьяна Ивановна, и взвыла самым ужасным голосом, требуя сказать, где ее дочь.

– Татьяна Ивановна, погодите, погодите, – увещевал директор, пытаясь сообразить, что происходит, – Зои не было дома?

– Нет!

– Она не вернулась из школы?

– Не пришла она! Не вернулась!

С большим трудом удалось водворить ее в кабинет, плотно прикрыть двери. Завуч принесла сердечные капли, вместе удалось влить их с ложечки в рот бедной женщине. Софья Павловна вполголоса приговаривала:

– Надо ее успокоить, она сердечница, она может умереть…

– Вызовите врача, а не причитайте! – сгоряча прикрикнул Петр Николаевич.

– Уже вызвала! – не сдержавшись, огрызнулась завуч. – Потому и причитаю! Дайте воды!

Они пытались напоить женщину, но зубы у нее так ужасно стучали по стеклу стакана, что пришлось его убрать, не то разобьет.

– Отдайте. – Софья Павловна стала наливать по чуть-чуть в ложку и поить Брусникину, как маленькую или больную, – ну же, умница, еще глоток, не торопитесь. Ничего страшного не произошло, ваша Зоенька такая умница, послушная, старательная, она не могла сделать ничего плохого. Ее все любят, она со всеми ладит. Сейчас мы успокоимся, решим, что делать, мы найдем Зою. Она просто где-то задержалась. Вам надо успокоиться, иначе с ума сойдете!

Речи ли подействовали, лекарство или все вместе, но бедная мать на самом деле пришла в себя, а вслед за этим – немедленно в ярость. Она продолжала пить из ложечки, одновременно свирепо выкрикивая в лицо преподавателям:

– Не смейте со мной так говорить! Вы, вы виноваты! А еще учителя! Чтоб вам всем пережить такое! Вы ее довели! Она говорила…

– Что говорила? – спросил директор.

– Ваша, как ее… Гладкова! Житья не давала бедному, больному ребенку. Вот, вот, смотрите! – Она пихнула в руки Софье Павловне листок в клеточку.

– Что это? – спросила учительница. – Боже, что за почерк… «С моим сердцем, полным смирения и веры… дано так много благословений и возможностей… вернул жизнь… Я буду молиться за тебя…» Что это?!

– Она пропала, ушла! Где она теперь? Какой монастырь?! И никто пальцем о палец не ударил, чтобы прекратить все это! Сволочи! Фашисты!

К тому времени, как прибыла «Скорая», Брусникина-старшая билась в истерике. Ей немедленно вкололи успокоительное и увезли.

После того как все поутихло, добрейшая, милейшая, деликатнейшая Софья Павловна, прикрыв плотно дверь, с отвращением бросила в лицо директору:

– Добились своего. Довоспитывались. Убивать надо за такие дела.

Тот закрылся рукой, как от плевка, спросил сдавленно:

– Кого?

Завуч сникла.

– Меня. Вас. Всех… что делать, что делать?!

Петр Николаевич знал, что делать, – хотя бы для того, чтобы предотвратить как минимум страдания еще одного человека.

– Софья Павловна, срочно к библиотеке Виктора Маслова и Александра Приходько.

Быстро, бесшумно спустившись к библиотеке, он снова, как давеча, припал ухом к двери – и лишь потом вошел. Гладкова возилась с карточками, что-то вписывая, подчищая бритвочкой, что, помнится, было категорически запрещено. Увидев директора, засмущалась, Петр Николаевич снисходительно, по-доброму улыбнулся.

– Трудись, трудись, я тебе не мешаю.

Прошелся среди стеллажей, делая вид, что оценивает состояние библиотечного фонда.

– Как дела?

– Все хорошо, – уже чуть настороженно ответила Гладкова.

– Вот и славно. Ну работай, работай, – сказал он и пошел к выходу. По счастью, ключ торчал в двери, Петр Николаевич извлек его, вышел в коридор и запер библиотеку. Из другого конца коридора спешили двое. Прежде чем сообразить, что так взрослые не делают, Петр Николаевич свистнул, те припустились на зов.

– Маслов, к двери. Не выпускать, не подпускать, не сметь. Приходько, под окна.

Те, козырнув, разбежались по постам.

«Хотя бы одну удержать в поле зрения, мать ее…» – подумал Петр Николаевич, подавив желание выругаться, чего он себе не позволял даже мысленно.

Глава 18

Во всю эту свистопляску Сорокин включился не сразу, поскольку с самого утра имелось над чем подумать, и была как минимум пара мест, которые требовали немедленного присутствия.