Комната с загадкой

Замначальника токсикологической лаборатории в НТО – та самая «птичка», которая сообщила об опиатах в крови погибшего Шерстобитова, – не более чем минуту назад уведомила и о том, что сменный инженер Хмельников перед смертью поглотил – по своей воле или нет – схожее по составу снадобье.

– Положим, это не случайно, – подчеркнула «птичка», – поскольку вскрытие показало у Хмельникова последнюю стадию опухоли. Но, во-первых, это весьма редкое средство, в простой аптеке даже по рецепту не достанешь, во-вторых, раз уж достал, то не станешь запивать спиртным…

– А больной старик запил опиат водкой? – уточнил Сорокин.

– Именно.

Интересное совпадение. Двое погибли в одном и том же районе, Шерстобитов якобы сам (отказное уже оформлено, это Сорокин выяснил точно), Хмельников – вряд ли сам. Когда совесть грызет, пусть и по поводу обокраденных сирот, то куда логичнее пойти и покаяться, а не привязывать к своим тощим кривым ногам похищенный мешок сахару напополам с мелом и сигать в еще ледяную озерную воду.

Но вот чем связаны эти двое? А ничем. Кроме того, что у обоих кресты на шеях, и чисто гипотетически они оба могли секретничать с Лапицким. И кроме того, что знает лишь «птичка» из НТО: у обоих в крови остатки редкого опиата напополам со спиртным, к которому оба склонности мало имели.

Пока отложим, посоображаем, есть насущное, но неоконченное дело. Сегодня необходимо припереть к стенке скользкого типа Сахарова. Капитан намеренно тянул с посещением его, чтобы с чистой совестью потребовать разговора с «несчастненьким», и Маргарите Вильгельмовне было бы уже неловко ему отказывать.

Хотя она и сейчас, когда он пришел в больницу, попыталась потянуть волынку:

– У мальчика сильное сотрясение мозга, я даже побоялась отправлять его на исследование к Склифосовскому. Понимаете ли вы это?

– Понимаю, – заверил Сорокин, – равно как и то, что мальчик уже не ребенок, а взрослый мужик, и получил травму, не в пристенок играя.

– Что за намеки?

– Выражусь точнее: если вы помочь не захотите, то я с чистой совестью сообщу о происшествии на Петровку.

Возможно, Маргарита Вильгельмовна не особо разбиралась в шахматах, но понятие «цугцванг» было ей знакомо.

– Понимаю. Руки выкручиваете.

Он хладнокровно подтвердил, что все врач восприняла правильно.

– Или мы сейчас тихо, задушевно беседуем, или он отправится в совершенно иное заведение. Как, сотрудничаем?

Маргарита Вильгельмовна решила:

– Подчиняюсь.

– Упаси боже, – капитан галантно припал к ее ручке. Шор не отказала в удовольствии как бы случайно мазнуть пальцами по его щеке, на манер легкой, недоказуемой пощечины.

– Пойдемте уж, товарищ капитан.

…Болящий, скорбящий и чуткий на ухо Сахаров встретил посетителей лежа, томно закатив глаза. Голова у него была старательно повязана «пращой», и даже проступало немного крови. Однако он вид имел вполне здоровый – потому, что в больнице не давали пить и много курить.

– Николаю Николаевичу мое почтение, – тихим, богобоязненным голосом поздоровался Цукер.

– Здравствуй, здравствуй, Рома, как самочувствие?

– Голова немного, того… кружится, тошнит иной раз, но в целом живому все хорошо, да?

– Бесспорно, – вежливо согласился Сорокин, осматриваясь.

Коек шесть, заняты три, включая ту, что под Сахаровым, и оставшиеся двое пациентов по-особому постно отводят глаза, и чрезмерно почтительно, даже с каким-то восторгом приветствуют начальника отделения милиции. Маргарита, правильно истолковав возникшую паузу, глянула на часы:

– Что ж, мне пора заниматься делами. Надеюсь, товарищ капитан, получаса вам хватит.

– Я тоже надеюсь, – признался он, пытливо глядя в глаза Ромы. – Ну что, Сахаров. Ты, конечно, у нас лежачий.

– Сами видите, гражданин капитан.

– О, уже гражданин. Ничего, можешь по имени и отчеству. Позволишь присесть? – И капитан сделал вид, что собирается приземлиться прямо на кровать.

Цукер непроизвольно дернулся, вынув руку из-под одеяла – и оттуда же посыпались карты. Сорокин, глянув на них, вздохнул и попросил:

– Товарищи пациенты, если вы не возражаете, мне бы наедине поговорить с этим прекрасным молодым человеком.

Тут выяснялось, что Маргарита Вильгельмовна – практически чудо-доктор, поскольку у нее все пациенты, даже лежачие на первый взгляд, перемещались как вполне бодрые и полные сил люди. Когда они покинули палату и прикрыли дверь, лишь тогда Сорокин поднял с полу карты.

– Три пиковых туза. И не стыдно тебе?

Цукер аж ручки к груди прижал, глаза тотчас слезами наполнились.

– Стыдно! Стыдно, гражданин, то есть товарищ Николай Николаевич, только ведь привычка – это раз, и ведь заработка нет.

– Тебе и тратить вроде бы некуда? Кормят тебя тут бесплатно, во, – капитан повел рукой, приглашая полюбоваться двумя крупными румяными яблоками, – угощают. И чего с тобой Маргарита Вильгельмовна так носится?

Сахаров засиял своей невероятной, белозубой улыбкой, сверкнув фиксой. Ответил скромно:

– Обаятельный я.

– Это да, только ведь нравишься не всем.

– Так я не червонец…

Сорокин продолжил, не слушая: