Комната снов. Автобиография Дэвида Линча

Линчу и в самом деле удалось найти аудиторию для своего фильма, но вот следующую работу, «Ронни-ракета», оказалась тяжело преподнести. Открывающие кадры – стена бушующего огня, поднимающаяся на шесть метров в высоту над сценой – задала тон всему, что последовало далее. Количество сюрреалистичных элементов в этой истории кажется невозможным для фильма, снятого в 1970-е, когда компьютерные спецэффекты только-только зарождались: птица со сломанной шеей делает заднее сальто; электрические провода извиваются, как шипящие змеи; проявления романтики вызывают взрывы в небе и потоки дождя; говорящая свинья ходит на задних ногах.

Действие фильма «Ронни-ракета» происходит там, где «черные облака бегут над темным, покрытым сажей, городом», и зритель вспоминает о Филадельфии, как и в «Голове-ластике». Подход к изложению истории в «Ронни-ракете» значительно отличается от повествовательного минимализма «Головы-ластика», однако, здесь охватываются две сюжетных линии. Одна из них принадлежит детективу, отправившегося в запретную зону, известную как внутренний город, в поисках злодея, который захватил все электричество и обратил его так, чтобы вместо света оно генерировало тьму. Вторая линия – это история печальных приключений шестнадцатилетнего мальчика, представляющего собой нечто похожее на монстра Франкенштейна, который питался электричеством. Линч говорит, что фильм во многом связан с рождением рок-н-ролла, и Ронни-ракета становится рок-звездой, которую используют ради финансовой выгоды, но сам он при этом остается неиспорченным. Центральная метафора сценария – это образ электричества, и она проявляется повсюду: трещит и щелкает в проводах, вырывается молниями из пальцев, струится и танцует в кабельной проводке поездов, раскинувшейся над всем городом. В сценарий вплетены элементы, которые красной нитью проходят через творчество Линча: странные встречи с сексуальным подтекстом, неблагополучные семьи и цветущее насилие.

Сочетание этих в корне различных элементов создает аллюзию на духовные верования, которые заняли центральное место в жизни Линча. Детектив из этой истории получает совет от мудрого старца о важности поддержания осознанности; в этой истории ее потеря равносильна смерти, а любовь и боль – это виды энергии, которые позволяют людям ее сохранять. Повторяющийся мотив круга: детектив посещает ночное заведение под названием «Серкл Клаб», где ему говорят, что «все движется по кругу», и что «жизнь – это пончик», – аллюзия на колесо кармы и перерождения. Фильм заканчивается кадром с четырехрукой фигурой, танцующей на листе кувшинки и тянущейся к золотому яйцу, которое плывет словно сон в водах божественной осознанности.

Линч описывал «Ронни-ракету» как фильм об угле, нефти и электричестве, но это также и странная сказка о просветлении, приправленная черным юмором – удивительно, что она смогла кого-то заинтересовать. Спустя несколько месяцев после выхода «Головы-ластика» Линчу позвонил Марти Микельсон из агентства «Уильям Моррис Эдженси», который заинтересовался представлением интересов Линча. Он пытался обеспечить финансирование «Ронни-ракеты», но у него ничего не выходило.

В тот момент появился Стюарт Корнфельд, который помогал Линчу с его следующим фильмом, «Человек-слон». Родившийся в Лос-Анджелесе, Корнфельд был студентом на отделении продюсирования в Американском институте киноискусства, где он фокусировался преимущественно на женской режиссерской мастерской. Актриса Анна Банкрофт тогда тоже была студенткой, и Корнфельд продюсировал получасовую короткометражку для нее. После совместной работы над вторым проектом, «Fatso», Банкрофт сделала его продюсером, когда доработала картину до полноценного художественного фильма, ставшего ее режиссерским дебютом.

В выпуске Корнфельда 1976 года был и режиссер Мартин Брест, который уговорил Корнфельда посмотреть «Голову-ластик» в «Нуарте». «Я в него влюбился, – признался Корнфельд. – Дэвид практически открыл, как снимать темное кино, потому что он может снимать действительно темные картины, но в то же время с фантастическим светлым финалом. Он создает пугающую дыру, в которую ты падаешь. В нормальных обстоятельствах такое падение до смерти бы тебя напугало, но подоплекой его работ является полный покой. “Голова-ластик” просто взорвал мой мозг».

Корнфельд продолжил: «Я знал, что Дэвид уехал в Институт киноискусства, так что я раздобыл его номер в школе, позвонил ему и сказал: “У тебя замечательный фильм, чем ты сейчас занимаешься?”. Мы встретились в кафе под названием “Нибблерс” и стали выбираться куда-либо вместе. У него тогда не было денег, и он жил на Роузвуд, и я помню, как ходил к нему в гости вскоре после того, как мы познакомились. У него был динамик “Voice of the Theatre”, и мы включали “96 Tears” на его магнитофоне для меня. Раз в неделю мы ходили на ланч. Он всегда был веселым и обладал правильным чувством юмора. Мне нравятся гуманитарии, которым не чужд черный юмор».