Комната страха

Ева совсем приуныла. И даже Макс выглядел мрачнее обычного, хотя это, казалось, было уже невозможно. Перестала его взбалмошная сотрудница скакать на одной ножке, спускаясь по лестнице утром в кафе, чем несказанно печалила повара Жана. По расстроенным портье и официанту было заметно, какие тяжелые наступали дни. Хандра Жана неминуемо сказывалась почти на всех в этом маленьком отеле, служащие и постояльцы которого жили одной семьей.

– Сегодня снова не прыгает? – спрашивал официант портье, что дежурил у стойки и обычно первым приносил новости персоналу.

– Нет, – разводил тот руками, и официант, опустив голову, плелся на кухню ресторана заблаговременно готовить Жана к очередному моральному удару. И это накануне ежегодного гастрономического конкурса, на котором вот уже двенадцать лет неизменно побеждал отель (в лице Жана), по категории выпечки, разумеется. А путеводители уже напечатаны. И реклама в туристические справочники дана. Так и сказано: «Приезжайте попробовать лучшие круассаны во Вселенной!»

– Мадемуазель! – решился, наконец, обратиться к ней Поль.

– Здравствуйте, – Ева с трудом оторвалась от реестра документов, в обществе которого сегодня завтракала, – Поль! Как Бертран?

– Спасибо, хорошо, мадемуазель Ив, передавал вам привет. Спрашивал, пригласил вас уже кавалер на праздник или нет?

– Праздник? – Ева недоуменно уставилась в потолок, пытаясь припомнить, что ей могло бы быть известно о ближайших праздниках. – Праздник…

– Ну разумеется, с чего бы, вы думаете, здесь столько народу?

– Действительно, как-то оживленнее стало. Видите ли, Поль, у меня не все хорошо с работой получается, вот я и не замечаю ничего. Что такое, расскажите, пожалуйста. – Она с некоторым сожалением оторвалась от листов.

А ведь верно! Почти все столики в ресторане при отеле были заняты разномастной публикой. Отовсюду слышалась речь на разных языках и шум тарелок. Ева с удивлением озиралась, не узнавая тишайшее ранее заведение.

– Просто глазам своим не верю!

– Вы ничего не замечаете. – Поль надрывно вздохнул, совершенно очевидно имея в виду и более серьезные вещи. – У нас каждый год проводятся кулинарные соревнования. На лугу за городской стеной уже и павильоны две недели как построили, вы каждый день ходили мимо них. Завтра завершающий день и, самое главное, будет конкурс кондитеров.

– Чудесно, но кто же кого и куда должен приглашать?

– Это не самое важное. То есть да, это важно для меня. Было бы… – Он, окончательно запутавшись, покраснел. – Мне поручили попросить вас… э-э-э… не расстраивать Жана.

– Разве я его обидела? – Ева почувствовала себя виноватой. Да, иногда она и в самом деле слишком невнимательна к людям. – Но кто такой Жан?

– Жан – это наш ресторанный повар. – У Поля широко раскрылись глаза. – Он выпекает самые лучшие круассаны. И очень расстроен, что вы перестали их есть. Он говорит, что не выпечет больше ни одного круассана.

– Да что вы! Как печально, они мне очень нравились. Очень. – Ева все еще надеялась получить пояснения касательно своей вины.

– И вот теперь Жан не печет самые лучшие круассаны в мире. Вообще никаких круассанов. Он поклялся Девой Марией и святым Колумбаном, что не будет печь никаких круассанов, – вздохнув, Поль с чувством выполненного долга стал ждать от Евы решительных действий.

– Понятно. – Ева встала. – Где тут у нас кухня?

На кухне портье обмахивал полотенцем с виду почти умирающего Жана. Мари, посудомойка, склонив голову на плечо, в слезах наблюдала за мероприятиями по восстановлению боевого духа их главного оружия в борьбе за посетителей. Сам Жан, уже, казалось, распрощавшийся с юдолью печалей, мало реагировал на происходившее вокруг него. Он сидел на своем кресле с резной спинкой, безвольно опустив руки. Его белоснежный колпак, обычно гордо топорщившийся, лежал теперь на седой шевелюре печальным блином. В глазах сияла грусть, достойная гораздо более серьезного, по мнению Евы, повода.

– Жан, простите меня, пожалуйста. Но как же мы будем без ваших чудесных круассанов?

– Ах, мадемуазель! – с чувством воскликнул этот маленький, но такой важный человечек. – Наверное, я постарел. Пора и мне на покой. Буду сидеть дома, рассматривать свои марки и ждать смерти…

Официант, слишком занятый в зале, забегая в кухню, закатывал глаза и качал головой. По мнению всего персонала, дело было конченым. Сердце Мари просто разрывалось. И лишь отчаянным усилием воли эта верная и незаменимая помощница Жана, свидетельница многих его побед и рождения нескончаемого количества шедевральных суфле, сдерживала потоки слез. Только портье не терял пока присутствия духа и взглядом подбадривал Еву, показывая, что рано отступать и что раненых на поле боя бросать категорически запрещено.

– Жан, вы разбиваете мне сердце. – Она патетически заломила руки. – Вы же не хотите лишить меня наивысшего счастья, которое я когда-либо испытывала в жизни?

Неожиданно для себя Ева без зазрения совести начала высокопарно вздыхать и печально качать головой, как это обычно проделывала Виола.