Комната Вильхельма

Возможно, прореха в наших отношениях затянулась бы сама собой, если бы этот проклятый Йенс Олесен не влез в нее, постоянно расширяя ее и указывая Вильхельму, что я одна всему причиной. Он забрался Вильхельму под кожу, смотрел его глазами и говорил его ртом. Это было одновременно и забавно, и невыносимо. Пять раз в неделю Вильхельм сломя голову мчался прямо с работы к Йенсу Олесену, а оттуда — домой, ко мне, под завязку набитый оружием, которым этот болван его снабжал. Поужинав и уложив Тома, он принимался расхаживать по комнате. Каждая его фраза начиналась со слов «Йенс Олесен утверждает…» И хотя все эти вещи, слова Йенса Олесена, были на самом деле довольно глупыми, они всё же производили на меня впечатление — так на меня действовали любые мамины слова в детстве. Йенс Олесен считал, что мужчина уровня Вильхельма не должен довольствоваться обедом из сосисок и спагетти по воскресеньям. Я тут же вычеркнула это блюдо из моего скудного кулинарного репертуара. Йенс Олесен уверял, что мужчина уровня Вильхельма не должен довольствоваться женой, которая не интересуется его работой. Я тут же спросила его о том, чем он на самом деле занимается в офисе, но не эту дурацкую работу имел в виду Йенс Олесен. Речь шла о еженедельных статьях в журнале «Финанстиденде». Правду сказать, я не читала ни одной. Ознакомившись с ними, я обнаружила, что они напичканы цитатами Хёрупа, известного мне еще со времен Эббе. (Это наблюдение я использовала несколько лет спустя, когда мы научились виртуозно причинять друг другу боль, пока же в этом деле мы были новичками.)

Далее Йенс Олесен утверждал, что наша настоящая любовь, на тот момент еще живая, была не чем иным, как «нездоровой зависимостью», построенной на невротической основе. Но тут херре Олесен зашел слишком далеко. Я купила бутылку виски, подкрасилась и надела платье времен Химмельбьерга — оно всё еще было мне впору. Как я и рассчитывала, в Вильхельме это пробудило нежные воспоминания, и впервые за долгое время он снова меня возжелал. Но в самый разгар объятий я почувствовала, что и здесь объявится Йенс Олесен, и была совершенно права: на следующий день пророк объяснил, что в постели я довольна скучна и мужчина уровня Вильхельма не должен довольствоваться женой, которая не проявляет эротической изобретательности. Именно тогда я решилась восстать против этого паразита, к тому же немало отяготившего нас финансово. Срок оплаты приближался, и, как утверждал Йенс Олесен, будешь обречен на вечную бедность, если купишь дом, не имея хотя бы одной кроны для первоначального взноса.

За советом я обратилась к Наде, подруге-психологине, совсем не подумав, что чем больше людей причастны к браку, тем хуже. Надя посоветовала прибегнуть к поддерживающей терапии, чтобы избежать развода из-за этого безумия. У нее есть знакомый психиатр, который, возможно, возьмет меня, хотя в среде врачей уже повсеместно поговаривают, что с головой у меня не всё в порядке. Психиатры до смерти устают от ежедневной работы с душевнобольными, предпочитая частных клиентов, у которых обычно всё в порядке. Моего психиатра звали Хёйборг. Он возглавлял отделение в Копенгагене и тем самым стоял на несколько ступеней выше убогого Йенса Олесена. Доктор Хёйборг был почти два метра ростом, с бесконечно длинным лицом и впалыми щеками. Его карие выпученные глаза излучали отчаяние, кажется, храня в себе горький опыт неудавшейся жизни. Но как только я начала рассказывать о попытках доктора Олесена подорвать мой брак, в них сразу заблестела надежда. Он объяснил: Олесен — неприятный, самоуверенный молодой человек, который с особенным рвением (и очень безответственно) пытается пустить на дно браки своих пациентов, потому что сам был женат на ужасной стерве, которая настолько зациклилась на женском движении, что Олесену приходилось самому жарить себе котлеты и стирать трусы. Хёйборг прекрасно понимал, что я нуждаюсь в помощи, чтобы вывести этого подлеца на чистую воду. Теперь в браке нас стало четверо.

На следующий день мне пришло письмо от министра культуры. Он писал, что ему выпала честь сообщить, что мне полагается пожизненная стипендия размером в двести крон ежемесячно. И постскриптум: «Прошу передать мои приветствия вашему замечательному мужу». Вильхельм же принял это за скрытую дерзость. А вот Йенс Олесен утверждал: таким образом министр намекнул, что, несмотря на неловкое завершение вечера, министр не упустил из виду уникальные способности Вильхельма.