Компаньонка

– Нет. – В этом слове не было ни тени сомнения; оно не оставляло места для споров; четко и ясно. – А так как я тебя не знаю и мне неведомы твои планы, скажу тебе просто. – Ирландский акцент стал заметнее и перестал быть ласковым. – Я абсолютно уверена, что мои дети, как и я, не захотят, чтобы ты меня опозорила. Мы друг за друга горой. Будешь нам вредить – пеняй на себя.

Кора отвернулась. Предупреждение хитро и жестко – оно и понятно. Мэри О’Делл, ее мать, вообще хитрая и жесткая дама; она была такой и в семнадцать, когда забеременела, когда Кора впервые стала угрозой ее выживанию. Вот и теперь не стоит ждать, что она растрогается и оттает. Кора не знала своей матери и, скорее всего, так и не узнает, но, по крайней мере, одно она поняла: эта женщина еще девчонкой вытащила себя из болота, выживать она умела. Многие ли семнадцатилетние девочки смогли бы сохранить такую тайну? А она смогла. И родила, и вернулась в Массачусетс, и придумала сказку про ограбление, и вела себя так, будто никого не рожала, и спокойно смотрела всем в глаза. А теперь боится, что Кора нагрянет и разрушит ее законный брак, ее семью, ее общественное положение, все, за что она страдала и лгала, во имя чего много лет назад бросила ребенка. Она не знает, что угрозы не нужны. Кора прекрасно понимала, что страшит Мэри О’Делл.

– Я не буду вам вредить, – сказала Кора на удивление спокойно.

Она забрала фото мальчиков и положила в ридикюль.

Мэри О’Делл посмотрела на пустое место, где только что была фотография.

– Прости, – шепотом сказала она. – Жаль, что все так сложилось.

– Я понимаю. Я не появлюсь в Хаверхилле без приглашения. – Кора попыталась рассмеяться, но смех вышел жалкий. – А приглашения вроде бы не предвидится.

– Хей-ве-рилл. Просто чтобы ты знала: там нет второго «х».

Кора чуть не отвесила ей пощечину. Чуть не плеснула ей чаем в лицо. От гнева, от мгновенно вскипевшего унижения. Она пытается оставаться доброй, милосердной, не показывать, что расстроилась. Она вошла в положение, она понимает, отчего ей нельзя приехать. Она постаралась понять. Но нет, она все сделала неправильно: не Хаверхилл, а Хейверилл. Откуда ей знать, как произносится этот город, где живет ее семья? Где вместе выросли ее братья и сестра? Этот город, о котором она впервые услышала две недели назад? Нет. Она не знала про «х».

Но она ничего не сказала. Что толку злиться; обижать эту женщину, у которой и впрямь не было выбора. Какой смысл? Мужчина с флягой мутным взглядом таращился в стол.

– Зачем вы написали в приют? – спросила Кора. – И сегодня зачем приехали?

Мэри О’Делл отвернулась, так чтобы Кора не видела ее лица; только шляпку, серый шлем, отделанный бусами.

– Я же говорю. Мне нужно было увидеть, кто ты, кем стала. Это меня долго мучило, – все так же тихо, нерешительно сказала она. – Я хотела выдать себя за подругу твоей матери, за ее знакомую. Глупо. Не знаю, о чем я думала. – Она посмотрела на Кору и улыбнулась ей знакомыми губами. – Но я рада, что приехала. Такое облегчение, такое счастье – видеть тебя, знать, что у тебя все прекрасно, что ты выросла не на улице, что ты стала успешным, приличным человеком.

Кора кивнула. Успешным и приличным. Можно поду мать, это то же самое, что «все прекрасно».

– Ты подарила мне сегодня бесценный подарок. – Она потрепала Кору по щеке. – Если приедешь в Хейверилл, вонзишь шип в мое тело. Но если мы расстанемся и больше никогда друг друга не увидим – навсегда останешься розой в моем сердце.

В отвращении Кора чуть не поморщилась. Как будто пахнуло вонью, а виду показывать нельзя. Роза в ее сердце. Слушать жалко. Какая нелепица. Эта женщина – эта ловкая, жесткая особа – разводит тут розы-грезы, несет напыщенную утешительную чушь. Интересно, она выдумала эти слова, когда ночью в постели вычисляла, как бы ей и на дочь посмотреть, и семью не потерять? В глазах-то у нее боль, настоящая мука, а при этом – «роза в сердце». Неужели ей больше нечего сказать Коре и себе самой?

Но когда пришло время расставаться, Кора проводила ее до поезда. Злиться было некогда: осталось несколько минут. Мэри О’Делл не поинтересовалась ее адресом в Канзасе. Даже для вида не намекнула на следующую встречу. Грядущее прощание было окончательным, точно смерть. Но как ни несчастна Кора, она будет цепляться за каждую минуту.

Потом она скажет себе спасибо, что не испортила эти последние минуты. Потому что только в подземных сумерках платформы ей наконец пришло в голову задать один важный вопрос.

– Мэри, – только так Кора могла ее назвать. Эта женщина не была мамой. А «миссис О’Делл» – это попросту жестоко. – Сколько лет мне было, когда вы ушли?

Она смотрела не на Кору, а на свой поезд. В профиль она вдруг показалась Коре старше, старее, под глазами стали заметны бледные мешки.

– Полгода. Ровно полгода. Они сказали, я должна нянчить тебя до этого возраста.