Компаньонка

Ну а сегодня… сегодня Луиза будет вымотанная, как обычно; такую Луизу вполне можно вынести. По дороге домой у нее обычно нет сил задираться, а если она и открывает рот, то не для беседы, а чтобы сообщить, например, как красив Тед Шон; какие идиотки другие танцовщицы; и как она хочет поскорей принять ванну. На это отвечать необязательно, что сегодня очень кстати. Пусть Луиза молчит или пусть трещит о своем, лишь бы не препираться: в носу – запах роз с Центрального вокзала, перед глазами – мятый подол садящейся в поезд Мэри О’Делл. Кора поднимает брови и глотает слезы на углу Семьдесят второй и Бродвея.

Хоть бы сегодня Луизу в танцклассе как следует погоняли по жаре.

Ровно в три Кора направилась в подвал; Луиза окликнула ее снизу и пробежала пол-лестницы ей навстречу. Глаза у нее горели, она улыбалась и, хотя еще не успела переодеться, усталой не выглядела – ее переполнял восторг.

– Меня взяли! – Она влажной теплой ладонью стиснула Корин локоть. – Меня взяли в труппу, Кора! Они выбрали меня! Мисс Рут приехала, и они приняли решение. Пойдем в студию, она хочет с тобой поговорить. Они выбрали только одну девушку! – Луиза ткнула себя в грудь, обтянутую мокрым трико: – Меня.

– Ой, Луиза! – Кора схватила ее за руки. – Ну молодчинка!

Да, в этот миг Кора забыла о своем горе. Она знала, что Луиза изо всех сил стремилась попасть в труппу. Приятно видеть, как сбываются мечты, даже чужие.

– Правда, здорово? Ну здорово же! Прямо сейчас отправлю маме телеграмму. Зайдем по дороге домой.

Из студии вышла высокая узколицая танцовщица; на лбу испарина. Проходя мимо, враждебно глянула на Луизу. Луиза в ответ улыбнулась и помахала.

– Кто бы мог подумать! – сказала она в спину девушке. – Старушка Луизочка – единственная, кого выбрали! – Девушка скрылась наверху, и сияющая Луиза повернулась к Коре: – Я приступаю немедленно. Завтра вместе с труппой еду в Филадельфию, вечером представление.

– В Филадельфию? – Кора облокотилась на перила. – Завтра? Как это?

– Я так и знала, что вы не поверите. Так и сказала: она не поверит! Спросите мисс Рут. – И она весьма настойчиво потянула Кору за локоть. – Спуститесь и спросите сами. Она вас ждет.

Внизу, в студии, у пианино стояла безукоризненно прямая Рут Сен-Дени: белые волосы забраны в пучок на затылке, длинная черная юбка, босые ноги. Да, подтвердила она, Луиза говорит правду. Завтра утром ее ждут в студии с вещами на два дня. Труппа вместе с Луизой сразу после занятий уезжает в Филадельфию. Представление закончится поздним вечером, переночуют в отеле, наутро выедут обратно и к началу занятий будут здесь.

– Беспокоиться нет нужды, – заверила она Кору и снисходительно взмахнула рукой; от запястья к локтю скользнул нефритовый браслет. – Я еду с ними и буду лично отвечать за Луизу. – Она повернулась к девочке: – Мы будем спать в одной комнате.

Очевидно, Луиза по-прежнему питала неприязнь к фальшивым улыбкам, но на нейтральную мину ее хватило.

– И если в Филадельфии все будет хорошо, – продолжила Сен-Дени, пристально глянув на Луизу, – то есть, я имею в виду, все, и Луиза будет не только хорошо танцевать, но и вести себя, как следует в студии «Денишон», – тогда Луиза присоединится к труппе. – Рут кивнула Коре: – Уже в конце недели Луиза сможет переехать в наш пансион. Мужчины и женщины у нас живут на разных этажах, и, разумеется, есть своя компаньонка.

Луиза весело глянула на Кору:

– Сможете поехать домой. Езжайте завтра, если хотите. Все будет прекрасно!

И, не дожидаясь Кориного ответа, ушла переодеваться. Кора стоически проводила ее взглядом. Похоже, Луиза предпочитает жить в одной комнате с кем угодно, даже со строгой Сен-Дени, только бы не с Корой. Она радуется Кориному отъезду – пожалуй, не меньше, чем поездке в Филадельфию и приглашению в труппу. Ну что ж, она права. Нет причин задерживаться в Нью-Йорке, нет и желания. Как и Луиза, Кора съездила не зря. У нее были вопросы – она получила ответы, пусть и удручающие. Может, в Уичите горе смягчится, и в конце концов Кора будет рада, что съездила в Нью-Йорк, благодарна за то, что ей удалось хотя бы разок поговорить с матерью и узнать имя отца. Она привезет домой воспоминания о бродвейских ревю, о поездках на метро, о шестидесятиэтажных зданиях. И будет помнить Йозефа Шмидта, и как они шли по улице и везли радио в коляске, и как его пальцы дотронулись до ее уха, и как он на нее смотрел. Она запомнит, как пробудила в нем желание, как желание пробудилось в ней. Или об этом лучше не вспоминать? Неизвестно. Вот приедет домой и узнает.