Компас

Все востоковеды, как вчерашние, так и нынешние, ставят вопрос о несхожести, о себе, о другом; спустя немного времени после отъезда Моргана, когда мой кумир музыковед Жан Дюринг[588]

только что прибыл в Тегеран, к нам приехал Джанроберто Скарчиа[589]

, известный итальянский специалист в области персидской литературы, ученик знаменитого Баузани[590]

, отца итальянской иранистики. Скарчиа необыкновенный, удивительный, энциклопедически образованный человек, среди его разносторонних интересов присутствовала также персидская литература Европы; формулировка персидская литература Европы

завораживала Сару. Сам факт, что вплоть до конца XIX века классические персидские стихи могли сочинять в нескольких километрах от Вены, восхищал ее так же (а может, и еще больше), как и воспоминание об арабских поэтах Сицилии, Балеарских островов или Валенсии. Скарчиа утверждал, что последним персидским поэтом Запада, как он называл его, являлся албанец, написавший два романа в стихах и еще в 1950-х годах сочинявший эротические газели, циркулировавшие между Тираной и Белградом. После войны на Балканах и даже после Второй мировой войны язык Хафиза продолжал орошать старый континент. А самое удивительное, по-детски улыбаясь, добавлял Скарчиа, что эти тексты продолжали великую традицию классической поэзии, хотя питались современностью — совсем как Наим Фрашери,[591] певец албанской нации, последний персидский поэт Запада, сочинявший и на албанском, и даже на турецком и греческом. Но в совершенно иной период: в XX веке Албания получила независимость, и турецко-персидская культура на Балканах постепенно начала умирать. «Нет более неестественного положения, — говорила Сара, — чем положение поэта, пишущего на языке, который в его стране больше никто или почти никто не понимает, не хочет больше понимать!» А Скарчиа, лукаво подмигивая, добавлял, что надо бы написать историю арабо-персидской литературы Европы, чтобы вновь открыть забытое наследие. Другого в себе. Скарчиа огорченно говорил: «К несчастью, бо́льшую часть этих сокровищ уничтожили вместе с боснийскими библиотеками в начале 1990-х. Эти следы иной Европы не ко времени. Но книги и рукописи остались в Стамбуле, в Болгарии, в Албании и в университете в Братиславе. Как вы утверждаете, дорогая Сара, востоковедение надо приравнять к гуманизму». Сара широко раскрыла глаза: значит, Скарчиа прочел ее статью об Игнаце Гольдциере, Гершоме Шолеме и еврейском востоковедении. Скарчиа читал все. С высоты своих восьмидесяти лет он смотрел на мир с неувядающим любопытством.

При построении европейской идентичности как привлекательного пазла, состоящего из совокупности национальных самосознаний, вычеркнули все, что не укладывалось в идеологические ячейки. Прощай, различие, прощай, особенность.