Компас

Сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что Сарина стопа так изящно выгнута, что под ней тоже может беспрепятственно протечь ручеек; она говорила и говорила в ночной темноте — наша пустынная волшебница, и ее речи словно вдыхали жизнь в мерцающие камни и звезды; не все искательницы приключений на Востоке познали мистическую эволюцию леди Стэнхоуп, этой английской отшельницы на горах Ливанских, ее путь к отречению от богатств, ее отказ от мишуры западных ценностей, постепенное возведение своего собственного монастыря — монастыря гордости и смирения; не все путешественницы удостоились трагического озарения леди Эстер или Изабель Эберхард[259] в пустыне, далеко не все, — это сказал Франсуа-Мари, однако тут его прервал Бильгер, желавший не только подлить всем вина, но и попытаться рассказать свою историю о некоторых из приключений Алоиса Музиля[260], так называемого Лоуренса Моравского (по аналогии с Лоуренсом Аравийским) — ориенталиста и шпиона Габсбургов, о котором французы не знали; главное, он стремился вновь привлечь к себе общее внимание — жалкая попытка, которая скорее усыпила бы наших сотрапезников, настолько жалок был его французский: то ли из самодовольства, то ли из предубеждения он не желал говорить по-английски. Мне уже стало стыдно за Бильгера и за Алоиса Музиля, но, к счастью, Франсуа-Мари ловко и тактично прервал его сообщение. Этот специалист по истории французского мандата на Востоке воспользовался рассказами о леди Эстер и Лоуренсе Моравском, чтобы незаметно вернуть нашу беседу к Пальмире. Судьба Маргерит д’Андюрен — или просто Марги — казалась ему антитезой судеб Стэнхоуп, Эберхард или Шварценбах, их черным подобием, их тенью. Мы согревались голосом Франсуа-Мари, а главное, ливанским вином, которое откупорил Бильгер; длинные рыжие кудри моей соседки рдели в мерцании последних тлеющих углей, их неверный, колеблющийся свет делал ее черты особенно рельефными. Жизнь Марги д’Андюрен была для Франсуа-Мари примером трагического фиаско: прекрасная авантюристка родилась в самом конце XIX века в почтенной семье Байонны (эта деталь была, естественно, подчеркнута историком гасконского происхождения; к этому времени он уже обулся, чтобы защитить свои нижние конечности от холода), очень рано вышла замуж за своего кузена, молодого дворянчика, которому светило большое будущее, но который оказался вялым и ленивым и питал любовь к одним только лошадям. Зато сама Марга была от природы наделена огромной жизненной силой и необыкновенной сметливостью. После неудачной попытки разводить лошадей в предвоенной Аргентине супруги уехали в 1925 году в Александрию и поселились в Каире, напротив чайного салона «Гроппи» на площади Сулейман-паши, в самом центре «европейского» города. Марга собиралась открыть там салон красоты и магазин по продаже искусственного жемчуга. Очень скоро она проникает в каирское светское общество и сводит знакомство с британскими аристократами, членами «Dezira Sporting Club» на острове Джамалек. Именно в это время она прибавляет к своей фамилии графский титул — того требует ее новое окружение. Спустя два года она решает сопровождать одну свою английскую подругу в путешествии по Палестине и Сирии; поездку возглавляет майор Синклер, офицер армейской разведслужбы в Хайфе. Именно вместе с ним Марге удается впервые посетить Пальмиру после утомительной дороги из Дамаска, где предпочла остаться британская подруга, уставшая и вдобавок ревнивая. Натянутые отношения между Францией и Великобританией на Востоке, недавний сирийский мятеж и его кровавое подавление приводят к тому, что французские военные крайне подозрительно относятся к деятельности иностранцев на их подмандатной территории, поэтому гарнизон Пальмиры пристально следит за этой парой, которая поселилась в отеле, построенном Фернандо де Арандой. Вполне вероятно, что именно там Синклер и Марга стали любовниками; донесения об их связи, включенные в рапорты скучающих французских офицеров, попадают в руки полковника Катру, в ту пору состоявшего на службе разведки в Бейруте.

Пальмирская авантюра элегантной графини д’Андюрен спровоцировала обвинение в шпионаже, серьезно испортившее ее отношения с французскими властями Леванта, — эта репутация шпионки сопровождала ее всю последующую жизнь, выплывая на свет божий всякий раз, как пресса или администрация интересовались ею.