— Что, тля, все решаете, кто на свете всех милее?! — орет он, крепко ухватив обеих за загривки — Найдите себе судью! Как он решит, так и будет во веки веков! Я сказал!
Спокойная жизнь Париса заканчивается тогда, когда он впервые видит Елену. Ну очень хороша, сучка. Но недоступна. И не потому, что высоконравственна. Просто жена царя. Редкостная жемчужина, запертая в надежно охраняемой сокровищнице. Может быть, дай ей волю, загуляла б так, что небу стало бы жарко и чертям тошно.
Парис теряет сон и аппетит. Дни и ночи он проводит на одиноком ложе, извиваясь в конвульсиях звериной похоти. В заветные часы он взбирается на высокий холм, с которого издали наблюдает за прогулкой Елены по дворцовому саду. Даже на таком отдалении Парис чувствует ее запах. Запах горького апельсина, к которому примешаны благоухание цветущей лавровишни, тонкий соленый аромат адриатической волны и тяжелые, но ненавязчивые нотки мускуса. Есть в этом запахе что-то еще. Что-то неуловимое. Что-то, опускающее сердце ниже пояса. Именно там сейчас бьется его неукротимый пульс. Увы, нынче его окаменевшему органу ничего не светит. Парис владеет Еленой глазами и оргазмирует языком. Густая вспененная слюна стекает по его подбородку.
Есть же на свете гребанные счастливчики! Три богини решают привлечь Париса в качестве арбитра в их извечном споре.
Во истину, ум и хитрость не есть одно и то же. Можно не хватать с неба звезд, зато иметь маневренную шуструю жопу, которая всегда поможет тебе добиться желаемого с наименьшими затратами.
Афродита является обладательницей ягодиц столь же смышленных, сколь и совершенных. Знатные ягодицы. Есть, на что посмотреть. И за что ухватиться. Хитрые. Чрезвычайно.
В ночь накануне конкурса красоты, в котором Парису предстоит быть судьей, Афродита посещает его жилище. Парис, по обыкновению, активно тоскует.
— Все рукоблудишь? — Спрашивает Афродита — Не довольно ли?
Парис смущенно краснеет. Гостей он не ожидал. Тем более, таких.
— Да ладно, расслабься! — усмехается Афродита, заметив его смущение — Все мы грешны. Короче, есть вариант помочь твоему горю. Ты мне только завтра яблочко победное вручи, а шлюшку твою я тебе добуду!
— А не наколешь? — сомневается Парис.
— Смертный, ты че, оборзел?! — возмущается Афродита — Когда это боги наебывали?! — но, тут же вспомнив тьму примеров небрежения олимпийцев своими обетами, добавляет — Зуб даю!
— Заметано! — соглашается Парис. Купился. Коррупция — древнейшая болезнь человечества. Неизлечимая.
Богини больше не дерутся. Афродита — наипрекраснейшая. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Зато в мире смертных ловкая проделка Афродиты заваривает такую кашу, что ввек не расхлебаешь. Смертные по чем зря мочат друг друга на потеху небожителям. Которые тоже не остаются в стороне, время от времени подливая масла в огонь.
Ахиллесу стоило бы носить сапоги. На худой конец, ботинки. Или шлепанцы с закрытой пяткой. Глядишь, жив бы остался.
Мужская сила покидает Париса уже на третий день осады Иллиона. Он смотрит на голую Елену и откровенно не догоняет, на кой черт она теперь ему сдалась.
— О, Афродита! — взывает он — Ты меня, таки, развела!
— Базар фильтруй! — отвечает богиня — Ты получил свое, я — свое. Дальше — твои трудности. Честная сделка.
Иллион разрушен. Парис мертв. Победители мародерствуют. Елену пускает по бесконечному кругу пьяная солдатня. Последняя сентенция фигурирует в качестве художественного допущения, а в остальном — так все и было.
Красота — двулика и двулична. Она может осторожно гладить тебя мягкой кошачьей лапой, но может и полоснуть львиными когтями. Воздействие ее на людей не менее двояко. Для одних — это объект поклонения, квинтэссенция всего лучшего, произведенного Создателем. Эти благоговейно ходят вокруг красоты на цыпочках, опасаясь даже дыхнуть на нее. Чтобы невзначай не осквернить. Такие и помыслить не могут, что красота может кому бы то ни было принадлежать. Считают, что и они сами, и вся вселенная принадлежат Красоте. Возвышенные натуры.
В других красота пробуждает один из самых древних и примитивных инстинктов — инстинкт обладания. Забавная деталь — будучи оскорбительно одноклеточным, он является наиболее значимым мотивирующим фактором. Прямо или косвенно. Эти не ведают преград на своем пути к обладанию. Но и благоговение для них чуждо. Уничтожение того, чем не получается овладеть, для них — в порядке вещей. Прагматики, мать их.
Как выяснилось, красота по сути своей недееспособна. Она даже не вещь, а лишь ее качество. Признак. Даже если и свойство — ни черта это не меняет.
Для осуществления мечты Достоевского нужна самая малость — чтобы прагматики исчезли. А вместе с ними и безобразие. В итоге получим цивилизацию изнеженных слюнтяев, не способных обеспечить собственную жизнедеятельность.
В искоренении безобразия, как антитезы красоты, есть еще один подвох. Избавь мир от безобразия — красоту немедленно перестанут замечать. Ну, и ценить, естественно.