Компиляция. Введение в патологическую антропологию

К чести и первых, и вторых — им ведома разница. Известны подчас размытые границы, отделяющие одно от другого. Красоту от уродства. Нравственность от безнравственности. Свободу от беспредела. Понимание наличия этих границ приводит пусть к своеобразному и негласному, но взаимному признанию права друг друга на существование. И те, и другие представляют из себя, по сути дела, лишь полярные экстремумы человеческой нормы. Которые могут вызывать непонимание, осуждение, сарказм, неприятие, но только не органическое отвращение. Когда же сам факт наличия как границ, так и областей, ими разделяемых, отрицается — тогда хуево. Фонари можно смело тушить.

Широка великая река Ганг. Священна. Древняя река. Тысячелетний ил на ее дне — все, что осталось от некогда могущественных цивилизаций. Вскормленных ею. Обожествивших ее. Воспоминания о них иногда всплывают на поверхность и грязно — коричневые волны Ганга уносят их в Индийский океан. Живые отражения причудливых индуистских храмов и дворцов грозных раджей плывут к большой воде вместе с поблекшими цветочными гирляндами и не сгоревшими до конца останками умерших. Запах ведических благовоний перемешивается со сладковатым смрадом трупного гниения.

Дни и ночи мелькают над Гангом в бесконечном калейдоскопе. День — созидание, ночь — разрушение. Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение. Как же это все заебало!!! Палец тоскует по спусковому крючку. Опять… Тоска — взаимна. Встреча становится неизбежной.

Вороненая сталь облизывает чей-то висок, пульсирующая жилка на котором выбивает неуничтожимый рефрен: — «Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение. Созидание. Разрушение.» Пиф-паф. Запах пороховой гари. Обильные красно-желтые брызги на замызганной стене. Нормальный такой калибр. Был.

Жилка больше не пульсирует. Да и пес с ней. Миллиарды других жилок продолжают размеренное биение. День. Ночь. Созидание. Разрушение. Все по небесному плану божественного триумвирата. Странно, что при всей своей многорукости Шива не успевает за ночь разрушить все то, что его Альтер-эго поналепило за день всего-то двумя руками. Либо Шива обычный ленивый мудозвон, либо избыток рук даден ему ради восполнения врожденного недостатка мозгов. Первое допущение — желательней. Второе — правдоподобней. Слюнявый имбецил с никудышной координацией общей моторики заведует могущественной канцелярией. Заведует тем успешней, чем глубже его погружение в бездонный океан вселенского слабоумия. Никогда не предугадаешь, чего в следующий миг коснется и что обратит в прах одна из его неуклюжих лап. Уродство и красота равно беззащитны перед ним. И снова — день-ночь. Созидание. Разрушение. День — погребальный костер. Ночь — пиршество пожирателей падали. Время Шивы.

С наступлением ночи на берегах Ганга собираются двуногие стервятники. Кто в нищенских одеяниях, кто и вовсе без одежды, они движутся к привычному месту своих сборищ, освещая себе путь смердящими факелами. Факела сальные. Пламя факелов какое-то жидкое. Вероятно, плотность сгорающего жира не высока. Нежный жир. Человеческий. «Агорапанти!» — время от времени выкрикивает кто-нибудь из этих грязных лохматых существ. «Агорапанти!» — вторит ему нестройный хор остальных. Это слово связывает их воедино. Словно пароль. Агорапанти. Ничего безобразного. Некоторые вооружены баграми. Багры нужны для того, чтобы, зайдя по пояс в воду, вылавливать ими проплывающие мимо обгорелые трупы. Очень удобно, на самом деле. Мясо уже доведено до полуготовности, значит, долго жарить его не придется. А можно и так, полусырым. Нынче случился хороший улов. Сегодняшняя пища еще недавно была молодой женщиной. Пышных форм. Такие здесь в цене. И хватит на всех. У каждого с собой объемистая фляга с дрянным виски. Скорее всего — самодельным. Вонючим. Но крепким. Разжигающим внутри священный огонь Шивы. Безмозглого говнюка, умеющего произносить всего лишь одно слово: — «Агорапанти!». Ничего безобразного. Но и прекрасного — ничего…

Как бы там ни было, человеческая натура тяготеет к красоте. Тяготеет настолько страстно и безудержно, настолько слепо и безмозгло, что способна обнаружить ее даже в наигнуснейших своих проявлениях. Воплотить ее в произведениях искусства, воспеть в одах и гимнах.