Советские детские елки во дворцах культуры (пионеров, спорта) и профсоюзные праздники на работах родителей были клонированием самой главной советской елки в Доме Союзов, а позднее в Кремлевском Дворце съездов. Празднование этой елки транслировалось на всю страну СМИ (кинохрониками, радио- и телетрансляциями, газетными репортажами), масштаб ее поражал воображение, и от нее отсчитывалась шкала престижности прочих елок – по мере сокращения размаха, заключавшегося в размере самого дерева, количестве участников, дороговизне постановки, качестве сценария и именитости автора, величине подарка. Однако про эти елки респонденты почти не вспоминают, то есть если задать вопрос конкретно о представлениях городского и районного масштаба, то о них люди помнят, но личных переживаний, кроме фактора престижности, не возникает.
Домашние новогодние маскарады на форумах и в интервью упоминаются, но их немного. Вероятно, времени для совместного досуга в череде прочих детских увеселений у работающих родителей практически не оставалось.[131]
Домашнее ряженье родителей, чаще всего отца в Деда Мороза, влекло за собой и костюмирование детей. Самая ранняя фотография из моего семейного архива с карнавальными костюмами относится к 1958 году, на ней празднование Нового года детьми одного подъезда очень дружного дома – своего рода коммуны строителей Волго-Донского канала. На фото: отец, хозяин дома, в костюме Деда Мороза и сын в костюме Арлекина. Домашние новогодние праздники с костюмами были приняты в среде интеллигенции и «творческих работников». Домашние карнавалы оставались как слабый отсвет зимних (рождественских и масленичных) ряжений всех домашних, особенно молодежи. Ряженье было распространено среди деревенского и городского населения дореволюционной России во всех сословиях: от крестьян до дворян. Сохранилось множество фотографий костюмированных вечеринок у елок и описаний ряженья в мемуарной литературе. Взять хотя бы отрывок из «Жизни Арсеньева» И.А. Бунина с описанием ряженья, навеянным собственными юношескими переживаниями.