Компромат

— Вечер добрый! — поприветствовала Клавдию бабушка-соседка из квартиры напротив. Она уже насиделась на балконе, на своем боевом посту, и, судя по лукавой улыбке, готовилась выложить очередные дворовые новости.

Дежкина попыталась отделаться от нее тоже приветствием, но не тут-то было.

— Дочка ваша только что пришла, вот совсем недавно в подъезд забежала. Вы не видели разве? С кавалером.

Час от часу не легче! Клавдия с укором поглядела на словоохотливую соседку.

— Кавалер такой статный весь, с сигаретой, — продолжала бабулька, воодушевленная проявленным вниманием. — Видать, старше Леночки. Что-то я его не припомню… Хороший мальчик. А вот дочка ваша зря курит, не к лицу это девочке.

— То есть как — курит? — испугалась Клавдия. — Она мне клялась, что бросила…

— Ой, ну куда только родители теперь смотрят! — поджала губы соседка. — Тринадцать лет ребенку, а она уже «курить бросила».

— Не тринадцать. Четырнадцать, — поправила Клавдия.

— Невелика разница. Девочка еще и с сигаретой во рту, тьфу! Губы накрашены. Очень нехороший вид. Я бы на месте этого мальчика с ней по улице не ходила. Мне бы стыдно было…

— Ага… — пробормотала Клавдия.

Наверное, никто во всем многоэтажном их доме не смог бы накрутить ее лучше, чем эта бабушка-соседка.

Закипая, Клавдия стала открывать дверь.

— Кто дома? — поинтересовалась она, едва прикрыв за собою дверь.

Голос ее прозвучал неестественно звонко. Это был сигнал: грядет буря.

— Отца нет до сих пор, наверное, в своей мастерской слесарит, — откликнулся из комнаты Максим. — А остальные все на месте. Привет, ма!

— Привет. Мог бы выйти, встретить меня, между прочим. — Клавдия принялась стаскивать сапоги. — Лена, — крикнула она, — а ты чего молчишь?

Дверь ванной приотворилась.

— Я умываюсь.

— И зубы чистишь небось?

— Зачем? — удивилась дочь. Удивление, впрочем, вышло довольно фальшивым.

— Иди-ка сюда, дорогая, — прошипела Дежкина и, так и не скинув второй сапог, сама пошла навстречу. — Ну-ка, дыхни, быстро!

— Мам, а ты хлеб купила? — попытался перевести разговор на другую тему Максим, выскочив в коридор. — У нас хлеба нет.

— Ну конечно! Все мама должна делать: купи, принеси, накорми, заработай! — Быстрым движением Клавдия сунула носок сапога в зазор двери ванной. — А вы лишь есть можете… и еще курить в подворотнях!

— Кто это курит в подворотнях? — спросила Лена. — Я, что ли?

Клавдия распахнула дверь и, уперев руки в бока, встала перед дочерью.

— Разумеется, не ты! Ты у нас куришь у всех на виду! Сколько можно тебе говорить…

— Ну хватит, ма! — раздраженно перебила ее Лена, покрываясь красными пятнами. — Опять начинается, да? Если у тебя дурное настроение, то…

— Да, у меня дурное настроение. А почему? Потому что его испортили. Работаешь как каторжная, и никакой благодарности! Я запрещаю тебе курить, слышишь? Запрещаю!

Максим из-за спины матери делал сестре отчаянные знаки: мол, соглашайся, не противоречь, молчи.

Куда там! На Лену раздражение матери действовало как красная тряпка на быка.

Она, может, и хотела бы сдержаться, но уже не могла.

— С какой стати ты на меня орешь?! — взвилась Явилась не запылилась. Так было тихо и спокойно… и на тебе!

— Ты как с матерью разговариваешь? — в свою очередь распалялась Клавдия. — Воспитала на свою голову! Шляется невесть где, курит… может, ты еще матом ругаешься?

— Может, и ругаюсь, тебе-то что? — откликнулась Лена.

Максим схватился за голову и закатил глаза к потолку.

— Не сметь!!! — Дежкина уже не различала, когда дочь говорила правду, а когда просто дразнит ее. — Всю задницу отхлещу! Девчонка! Соплячка! Я еще разберусь, что там за кавалеры тебя до подъезда провожают!

— А что, завидно? Тебя уже никто небось не проводит…

Максим развернулся и побрел в свою комнату, не зная, смеяться ему или плакать.

— Нет, я ее убью сейчас, — не могла уже остановиться Клавдия. — Убью — и точка!

— Ну и убей! — не сдавалась дочь. — А тебя за это посадят. Вот тогда я посмеюсь!

— Молча-ать!

— Ты меня не затыкай! Что хочу, то и говорю. У нас теперь свобода слова!

— Проститутка! — неожиданно выпалила Дежкина.

— Сама такая!

Максим услыхал звонкую оплеуху.

«Финита ля комедиа», — подумал он.

— М-м-м-ммыы!.. — рыдала Ленка, размазывая по лицу слезы и синюю тушь. Клавдия растерянно прижимала к груди ее голову.

Обе они чувствовали себя несчастными.

— Ну почему же ты такая бессовестная? — шептала мать дрожащими губами, гладя дочь ладонью по растрепавшимся волосам. — Я же все для тебя делаю… Мы же с отцом только для вас и стараемся. А ты? Ну в кого ты такая уродилась, а?

— В тебя, — всхлипывая, скулила Лена. — Все говорят, что я на тебя похожа.

— Это только внешне, — отпиралась Клавдия.

— И внутренне — тоже, — настаивала дочь.

— Я в твои годы не курила… Я вообще сигарету в жизни в рот не взяла.

— Разве в этом дело?

— И в этом тоже. Я воспитывала вас честными и порядочными людьми, а вы…

Лена шмыгнула носом и поглядела на мать покрасневшими глазами:

— И что хорошего в этой вашей честности? Вот ты, к примеру. Всю жизнь в прокуратуре оттарабанила, а до сих пор себе новый плащ купить не можешь и в троллейбусах давишься.