Кому на Руси жить хорошо

Помещик закручинился, Упал лицом в подушечку, Потом привстал, поправился: "Эй, Прошка!" - закричал. Лакей, по слову барскому, Принес кувшинчик с водкою Гаврила Афанасьевич, Откушав, продолжал: "Бывало, в осень позднюю Леса твои, Русь-матушка, Одушевляли громкие Охотничьи рога. Унылые, поблекшие Леса полураздетые Жить начинали вновь. Стояли по опушечкам Борзовщики-разбойники, Стоял помещик сам, А там, в лесу, выжлятники Ревели, сорвиголовы, Варили варом гончие. Чу! подзывает рог!.. Чу! стая воет! сгрудилась! Никак, по зверю красному Погнали?.. улю-лю! Лисица черно-бурая, Пушистая, матерая Летит, хвостом метет! Присели, притаилися, Дрожа всем телом, рьяные, Догадливые псы: Пожалуй, гостья жданная! Поближе к нам, молодчикам, Подальше от кустов! Пора! Ну, ну! не выдай, конь! Не выдайте, собаченьки! Эй! улю-лю! родимые! Эй! улю-лю!.. ату!.." Гаврило Афанасьевич, Вскочив с ковра персидского, Махал рукой, подпрыгивал, Кричал! Ему мерещилось, Что травит он лису... Крестьяне молча слушали, Глядели, любовалися, Посмеивались в ус... "Ой ты, охота псовая! Забудут все помещики. Но ты, исконно русская Потеха! не забудешься Ни во веки веков! Не о себе печалимся, Нам жаль, что ты, Русь-матушка, С охотою утратила Свой рыцарский, воинственный, Величественный вид! Бывало, нас по осени До полусотни съедется В отъезжие поля; У каждого помещика Сто гончих в напуску, У каждого по дюжине Борзовщиков верхом, При каждом с кашеварами, С провизией обоз. Как с песнями да с музыкой Мы двинемся вперед, На что кавалерийская Дивизия твоя! Летело время соколом, Дышала грудь помещичья Свободно и легко. Во времена боярские, В порядки древнерусские Переносился дух! Ни в ком противоречия. Кого хочу - помилую, Кого хочу - казню. Закон - мое желание! Кулак - моя полиция! Удар искросыпительный. Удар зубодробительный. Удар скуловорррот!.." Вдруг, как струна, порвалася, Осеклась речь помещичья. Потупился, нахмурился. "Эй, Прошка! - закричал. Глонул - и мягким голосом Сказал: - Вы сами знаете, Нельзя же и без строгости? Но я карал - любя. Порвалась цепь великая Теперь не бьем крестьянина, Зато уж и отечески Не милуем его. Да, был я строг по времени, А впрочем, больше ласкою Я привлекал сердца. Я в воскресенье светлое Со всей своею вотчиной Христосовался сам! Бывало, накрывается В гостиной стол огромнейший, На нем и яйца красные, И пасха, и кулич! Моя супруга, бабушка, Сынишки, даже барышни Не брезгуют, целуются С последним мужиком. "Христос воскрес!" - Воистину! Крестьяне разговляются. Пьют брагу и вино...

Пред каждым почитаемым Двунадесятым праздником В моих парадных горницах Поп всенощну служил. И к той домашней всенощной Крестьяне допускалися, Молись - хоть лоб разбей! Страдало обоняние, Сбивали после с вотчины Баб отмывать полы! Да чистота духовная Тем самым сберегалася, Духовное родство! Не так ли, благодетели?" - Так! - отвечали странники, А про себя подумали: "Колом сбивал их, что ли, ты Молиться в барский дом?.." "Зато, скажу не хвастая, Любил меня мужик! В моей сурминской вотчине Крестьяне все подрядчики, Бывало, дома скучно им, Все на чужую сторону Отпросятся с весны... Ждешь - не дождешься осени, Жена, детишки малые И те гадают, ссорятся: Какого им гостинчику Крестьяне принесут! И точно: поверх барщины, Холста, яиц и живности, Всего, что на помещика Сбиралось искони, Гостинцы добровольные Крестьяне нам несли! Из Киева - с вареньями, Из Астрахани - с рыбою, А тот, кто подостаточней, И с шелковой материей: Глядь, чмокнул руку барыне И сверток подает! Детям игрушки, лакомства, А мне, седому бражнику, Из Питера вина! Толк вызнали, разбойники, Небось не к Кривоногову, К французу забежит. Тут с ними разгуляешься, По-братски побеседуешь, Жена рукою собственной По чарке им нальет. А детки тут же малые Посасывают прянички Да слушают досужие Рассказы мужиков Про трудные их промыслы. Про чужедальны стороны, Про Петербург, про Астрахань, Про Киев, про Казань... Так вот как, благодетели, Я жил с моею вотчиной, Не правда ль, хорошо?.." - Да, было вам, помещикам, Житье куда завидное, Не надо умирать! "И все прошло! все минуло!.. Чу! похоронный звон!.."

Прислушалися странники, И точно: из Кузьминского По утреннему воздуху Те звуки, грудь щемящие, Неслись: "Покой крестьянину И царствие небесное!" Проговорили странники И покрестились все...

Гаврило Афанасьевич Снял шапочку - и набожно Перекрестился тож: "Звонят не по крестьянину! По жизни по помещичьей Звонят!.. Ой жизнь широкая! Прости-прощай навек! Прощай и Русь помещичья! Теперь не та уж Русь! Эй, Прошка!" (выпил водочки И посвистал)...