Кому на Руси жить

После выжидающей паузы шкрябанье у двери становится настойчивее, превращается в ритмичное постукивание. Крысюк там, видать, с хорошего енота. Если разобраться, по сравнению с громовым храпом Чурка звуки эти сущие пустяки, но нервы уже не выдерживают терпеть эту какафонию. Снимаю с крюка для детской люльки узелок, несу к выходу — подавитесь вы, сволочи!

Давлю изнутри на дверь, чтобы приоткрыть, и тут же в образовавшуюся щель внутрь избушки настырно протискивается чье-то тело.

— Опа! — выскакивает у меня от неожиданности. Делая шаг назад и вбок, с тоской вспоминаю оставленный на топчане ножик. Самое время вломить по незваному гостю свободной рукой, но меня останавливает миролюбивое поведение ночного пришельца. Стоит он на пороге, громко дышит и ничего противоправного вроде бы не делает.

— Ты кто? — спрашиваю осторожно.

— Я это, Стяр, Младина!

Подхожу ближе. Голос ее, чернавкин, хоть и придавленный.

— Как нашла?

— Видела в городе, подождала пока в доме стихнет и пришла.

Ее горячий шепот обжигает мне ноздри сладким медвяным духом. Втягиваю ее за талию в дом, быстро закрываю дверь на засов. Адский храп старика мешает выявить за дверью посторонние звуки. Одна она пришла или еще с кем не понятно. Тяну ее за руку под оконце в длинной стене.

— Садись, тут лавка.

Она послушно усаживается.

Не видно ни зги, но я попросту не знаю где тут у Чурка лучины и кресало да и есть ли. Придется в темноте сидеть как тысячелетним вампирам. Брякаюсь рядом с ней.

— Говоришь, случайно меня увидела? Почему сразу не подошла?

— Гадала ты или не ты.

Ну да, я сам себя в таком виде с трудом узнаю, тут не подкопаешься. Проследить, значит, решила, молодец, соображает…

— А чего одна, где наш общий друг Голец?

— Прогнал он меня, — говорит с оттенком злости в голосе. — Сказал — в жены брать не станет.

— Что, так и сказал, стервец?

— Так и сказал.

Младина обиженно вздыхает и вдруг совершенно для меня неожиданно заявляет:

— Ты меня возьми! Не нужна я никому, сирота я! Боярыне к себе не зовет, она сама не на месте. Нас как выпустили ходила к ней, просилась. Отослала прочь. А мне идти некуда, чаяла с Гольцом буду, как ты советовал да он как услыхал, что убили тебя, совсем злой стал, рычит на всех как зверь. А я в городе глядь — вроде бы и живой ты, сейчас вот трогаю и верно — живой. Возьми меня в жены, я хорошая, детишек тебе нарожаю! Хочешь, прямо сейчас возьми! Ты мне люб, а не Голец твой! Возьми иль не хороша тебе?

Она порывисто встает. Слышу что-то быстро прошуршало и к моим ногам валится комом серая Младинина юбка. В темноте под срезом длинной рубахи светлеют голые девичьи коленки. Торопливые руки тут же подхватывают подол и тянут рубаху к голове, постепенно обнажая все, что находится у дам выше коленей.

“Эк ее скрутило сердечную!” — думаю. Чтобы себя первому встречному предлагать, действительно, надо основательно помыкаться. В натуре…

— Стоп! — командую, сбрасывая оторопь и за локти ее хватаю. Силой заставляю Младину опустить рубаху на прежнее место. — Ты, мать, давай со стриптизом завязывай, тут тебе не пип-шоу для нищих! Что за детский сад в самом деле! Я ведь тебе уже объяснял почему не могу сейчас жениться и думал, что мы договорились. Ладная ты девка, Млада, спору никакого нету, но поверь, нельзя мне бабу. То есть бабу можно, жену нельзя, понимаешь? В дружину полоцкого князя собираюсь проситься, а как только возьмут — уйду. На новое место уйду, без кола и двора жить буду сам не знаю где и как. Не потащу я с собой никого, не имею права!

Младина молча нагнулась, подобрала с пола юбку и споро приладила на талии. Снова опустившись на лавку, после продолжительного вздоха горько изрекла:

— Вот и Голец так же самое говорит.

— Что права не имеет?

— Что в дружину к князю проситься будет.

— Когда?

— Завтра в полдень на купеческом дворе.

— Знаешь где это?

— Конечно знаю. Боярыня Любослава теперь там живет. Бадай ее своими девками окружил, любую прихоть исполняет, вот я и не нужна стала. Никому не нужна…

Она совсем по-детски всхлипывает и, чувствую, намеревается решительно встать, чтобы громко хлопнуть дверью и раствориться в ночи. Я быстренько соображаю, что подобные мысли и действия молодую девку до добра довести вряд ли смогут, пристраивать ее надо, иначе пропадет, времечко вон какое неспокойное.

Подсаживаюсь к Младе, сильно обнимаю за плечи, прижимаю к себе чисто по-дружески.

— Отставить нытье! — провозглашаю жизнеутверждающим тоном. — Давай спать ложиться, а завтра со мной пойдешь.

— Куда? Зачем?

— Увидишь.

Я уступаю заинтригованной сироте свое место на топчане, сам укладываюсь на лавку под сдвижным оконцем и немедленно проваливаюсь в беспробудный сон, в котором не было ни Фрола, ни Гранита, ни мышей с крысами.

Глава тридцать вторая