Кому на Руси жить

Насколько хватает гибкости моей шее, оглядываю свое узилище, в котором взгляду ровным счетом не за что зацепиться. Хлам для хозяйственных нужд: тележные колеса у стен, над ними развешены упряжь и хомуты, ремни какие-то, веревки, деревянные грабли и вилы по углам. Острорежущего или колющего инструмента в прямой досягаемости моих ног не обнаруживаю, что приводит меня к мысли начать в панике звать на помощь. Кол будет завтра, а дым вот он, в грудь лезет, на воле его ветерком разгоняет, а в этой хибаре он, сволочь, злонамеренно концентрируется.

— Помогите!

После первой пробы голоса кричу уже в полную силу:

— Помогите! Откройте! Ау-у-у! Эй, твари-и-и! На помощь! А-а-а-а…

Связки сорвал оравши, увлеченный мерами по своему спасению, сразу не различаю шорох над головой. Поворачиваюсь только когда сверху на темя просыпается пыльная соломенная шелуха.

— Стяр! Стяр! Батька! Да не ори ты так! Там не слышит никто…

Не думал, что когда-нибудь буду так счастлив слышать этот голос. Настоящий денщик вверенного ему патрона из самой преисподней вытащить обязан.

Солома с крыши продолжает сыпаться мне в глаза. Голец руками споро увеличивает щель в кровле между продольных жердей, лезет внутрь ногами вперед.

— Ты что, терем подпалил, чудила? — спрашиваю, озаренный внезапной догадкой, пока Голец с обезьяньей ловкостью спускается с высоты на землю.

— Ага! — по его лицу ползет самодовольная лыба. — Полыхает как лучина! Заливают, колодец весь вычерпают хрен зальют!

— Ну ты даешь! Как сумел-то?

— Когда зашумели, я в подвал нырнул, под лестницей крышка есть. Была… Прятался поначалу, потом смекнул, что скоро полезут и найдут. В горшках масло хранилось, я его разлил, разбрызгал везде и поджег, чего там уметь? Когда дым наверх повалил, внизу уже жар стоял как в кузнечном горне. Они дверцу наружную топорами выставили, так и вовсе заполыхало точно в пекле Ящеровом!

Конопатая физиономия Гольца так и светится неподдельным восторгом и гордостью за самого себя.

Насчет пекла даже не сомневаюсь, в тех закромах помимо железяк было чему погореть…

— Детей и женщин вывели?

— А ты не слышишь? Визжат как свинки, платья с перинами оплакивают!

— Дурак ты, братец, — констатирую с сожалением.

— Я — дурак? Благодар тебе, Стяр! — Голец обиженно выпячивает нижнюю губу. — Не ожидал. Я ведь и уйти могу, а Минай очухается да про кол твой обязательно вспомнит, если огонь с терема раньше по клетям не разбежится. Оставайся, чего тебе с дураком-то…

— Дурак и есть. Режь веревки, не ной как баба! Еще раз вздумаешь на своего атамана щеки надуть — выпорю. Понял?

Голец молча срезает с меня веревки, по упрямому выражению лица вижу, что мою угрозу он принял близко к сердцу. Вот стервец! Красного петуха в казенную недвижимость подпустил, где теперь боярин вировский проживать изволит не совсем понятно. Нагадил так нагадил!

Подсаживаю Гольца обратно под потолок. Он ужом вкручивается в голубую дыру, свешивается ко мне с вытянутой рукой. Опираясь ногами на приставленное к столбу тележное колесо, хватаюсь за его предплечье, с кряхтеньем вытягиваюсь на свет божий.

Приникаем ничком к соломенной крыше.

Огромным пионерским костром полыхает боярский терем. За пятьдесят метров пышет от него как от доменной печи, лицу становится жарко. Внизу с красными от дыма глазами с криками мечутся человек сорок. Выделяется фигура Миная, поделившего людей на две группы. Одна в составе десятка мускулистых мужиков облепив колодец, скидывает в бездну зараз по три-четыре кадки, в ручную тянет наверх веревки, переливает в ведра. Самые проворные с ведрами и ковшами с силой вколачивают воду в заполненные пламенем глазницы окон, в бушующий прямо на крыльце огонь.

С треском занимается тесовая крыша, летят искры.

Сдается мне тут профессиональных пожарных расчетов с машинами и шлангами штуки три надо и то не факт, что спасут. Прикидываю, что очень скоро и эти додумаются, что отливать терем уже бесполезно, бросятся плескать воду на клети и сараи с остатками добра.

Хорошо пылает, однако… Такими темпами и весь городишко погореть может. Дождик хоть и собирается, но когда он будет — неизвестно.

— Валить надо и очень быстро, — говорю Гольцу. — Сейчас тут гореть все будет. Наши живые еще есть?

— В амбаре кого-то держат. Я поначалу думал — тебя, хорошо, остальные клети проверить решил, услыхал как ты блажишь.

Амбар в противоположной стороне подворья. Голец говорит, что, прячась за дворовыми постройками, перебегая от одной к другой, пока все заняты пожаром, а усадьбу заволокло дымом, можно проскочить.

Слезаем с крыши позади сарая. С осторожностью опираясь на больную ногу, замечаю поползший шов на голенище. Из-за повязки увеличенная в объеме конечность требовала простора, прыгать в тряпках я наотрез отказался и просил Шепета раздобыть для меня один сапог на три-четыре размера больше.