Кому светит Большая Медведица (СИ)

- Конечно, - с энтузиазмом ответил Руслан, понимая, что именно в эту минуту его сын делает важнейший в своей жизни выбор, - я могу привести в пример Николая Рериха – он был великим живописцем и неутомимым путешественником.

- Мне нравятся картины Рериха, но «Сикстинская Мадонна» - это… - Тимур не нашёлся, какими словами выразить переполнявшие его чувства.

- Это самая знаменитая картина Рафаэля, и, вероятно, самая знаменитая вообще из всех картин, когда-либо написанных, во всяком случае, в том мире, который ведёт своё начало от Эллады и Рима, - увлечённо сказал Руслан и повернулся к дочери, - Маняша, мы не слишком утомили тебя? Ты непривычно молчалива после нашей экскурсии.

- Я даже не смею обсуждать эту картину, - с трепетным смирением сказала девушка, - и если у Тимура она порождает желание создавать подобное, то у меня окончательно пропала охота тягаться с любым великим художником; я знаю, что моё призвание – не живопись, хотя занятия ею не оставляют меня равнодушной.

- Голос этого вида искусства зазвучит в тебе с большей силой, когда ты захочешь запечатлеть на холсте таинственные красоты подводного мира, - уверенно отозвался Тимур.

- Похоже, этому не быть никогда, - Маняша сдержанно взглянула на отца, тот поймал её взгляд и торжественно объявил:

- Завтра прилетают Наташа со Стешей, и своих девчонок я отправляю на курсы обучения дайвингу. Но только когда своими глазами увижу свидетельства о том, что вы знаете, как пользоваться аквалангом, вы сможете рассчитывать на мой спокойный сон. А сейчас давайте поспешим – наш самолёт стартует ровно через два часа, а мы ещё хотели пообедать в местном ресторанчике, помните?

- Папа, я тоже хочу плавать… с аквалангом, - робко сказал Тимур.

- На следующий год, сын, - Руслан положил на его плечо свою ладонь, - врачи запретили тебе заниматься подобными видами спорта ещё месяцев пять-шесть.

Тимур расстроился, но в следующее мгновение какое-то воспоминание вдохновило его, отчего глаза мальчишки заблестели. Он сказал:

- Ну и пусть! «Сикстинская Мадонна» стократно возместила мне эту потерю, хотя кое-кто может не согласиться.

Но Маняша промолчала. На этот раз она не стала спорить с братом. Заснув ночью в нетерпеливом ожидании следующего дня, она увидела во сне не причудливых обитателей Средиземного моря, а полные строгости и величия лица Мадонны и ребёнка – воплощения того идеала красоты и добра, который смутно воодушевлял народное сознание в век Рафаэля, и который Рафаэль высказал до конца, раздвинув занавес, тот самый, что отделяет будничную жизнь от вдохновенной мечты.

Глава 46.

«Charonia tritonis»

Я вернулся с гастролей и первым делом поспешил встретиться со Стешей. Я был готов расцеловать свою Славянку, лишь увидел её, но чужой и растерянный взгляд остановил мой порыв. Я недоумённо вглядывался в лицо девушки, пытаясь понять причину этого отчуждения.

- Пойдём, просто прогуляемся, Тимур, - предложила она тоном, в котором были и смущение, и снисхождение, и извинение, и ошеломлённость.

Я молча следовал за ней по заснеженным улицам вечернего Петербурга, и не начинал разговора, предоставляя это право Стеше.

- Говорят, город особенно прекрасен в волшебную пору белых ночей, - устремив мечтательный взгляд поверх заледенелых решёток набережной, произнесла Стеша, - за три года я почти забыла это время. А ты? Ты помнишь?

Слова «я привык» едва не слетели с моего языка. Я уезжал из этого города, с облегчением думая о том, что хоть на короткое время вырвусь из-под власти его колючего климата, вызывающе уверенной молодёжи и ощущения вечной жизни в музее под открытым небом. Через несколько дней я уже скучал по этому музею, его экспонатам и посетителям, а по возвращении с удовлетворением отмечал, что климат по-прежнему суров, а молодёжь с гордостью носит титул «продвинутой».

- Но больше всего мне дорог этот город, - добавил я, - потому что с ним неразрывно связаны имена Ломоносова и Менделеева, Пушкина и Гоголя, Некрасова и Достоевского, Глинки и Мусоргского, Брюллова и Репина, - мой голос достиг апогея и я тихо закончил, - и с твоим именем, Стеша…

Она схватила мою руку, повернув ко мне пылающее от мороза и волнения лицо, и воскликнула с беспомощностью ребёнка:

- Тимур, Тимур! Ты самый мой лучший друг и ты так хорошо меня понимаешь! Мне самой становится больно оттого, что я причиняю тебе боль. Сможешь ли ты сейчас остаться хладнокровным и выслушать меня? Мне необходима твоя помощь, потому что, кажется, я впервые не знаю, что делать.

Шаловливые смерчи снежинок танцевали вокруг нас, когда Стеша начала свою историю встречи с отроческой любовью, и я подумал, что, должно быть, именно так играет и вертит нами судьба, скручивает и обжигает, хотя на горизонте ясно и ветер жизненных надежд ещё порывист. Что я мог ей посоветовать? Она молчала, ожидая от меня каких-то слов, и я молчал, не видя смысла, не желая их произносить.