Кому светит Большая Медведица (СИ)

В последнее время Тимура занимали мысли иного рода. Размышляя над своим чувством к Анике, он всё больше и больше начинал задумываться о физиологии и взаимоотношениях полов. Как любил Руслан? Почему Наташа простила его? Что двигало ими обоими? Сам Тимур был склонен думать, что ни за что на свете не поступил бы так, как отец. Он предпочёл бы уйти в сторону, оставив за любимым человеком право выбора. Поступить по-другому означало для мальчишки проявить эгоизм. Но вот Руслан, его отец, вовсе не эгоист – Тимур ни секунды не сомневался в его искренней и глубокой любви к Наташе. Тогда почему он поступил так, как не должен был, исходя из теории любви Тимура? Значит, любовь бывает разная? Так какую же из всех её разновидностей воспевают классики? Тимур прочёл в Италии несколько книг, и пришёл к выводу, что классики не отдают предпочтения ни одному виду любви. Классики вообще не были склонны воспевать любовь. Они лишь описывали проявления этого чувства у людей, живших в разные эпохи – и последствия. Тимур жаждал поговорить об этом с Аникой, но почему же с ней? – как-то поймал себя на мысли мальчишка. Ответ пришёл сразу же. Родители отнесутся с пониманием, конечно, но в их словах будет некоторая доля снисходительности. Ульяна и Стёпка отмахнутся, посчитав всё это ерундой. Любовь для них лишь чувство, на поводу у которого происходят разные детективные истории. Братья, сёстры... Ему хватило Маняшиного примера. Нет уж, лучше пусть никто не знает, что у него есть Аника. Тимур был уверен, что только Аника способна помочь ему разобраться в вопросах любви: её нравственных и физических аспектах. Жаль, что нельзя было говорить об этом по телефону: не видеть глаз девушки, её жестов, улыбки – и ловить каждое слово, слетающее с её губ, чтобы привнести покой в душу Тимура! Приходилось ограничиваться общими фразами и тихими признаниями в любви. Впрочем, и на это всегда было мало времени. Пока отец и Маняша находились здесь, его досуг был как-то организован, а теперь он один. Если не считать рассеянного надзора Паоло, большую часть времени занятого своими питомцами, Тимур был предоставлен самому себе. В какой-то степени он был рад этому. Наконец-то у него появилась возможность рисовать свою картину беспрепятственно! Теперь с утра до вечера он мог накладывать мазки, не заботясь о том, что кто-нибудь из посторонних ворвётся к нему, пусть даже предварительно постучавшись – и полюбопытствует о содержании полотна. Для этой цели Тимур изготовил морской пейзаж, и всякий раз демонстрировал его каждому, кто хотел знать, что он рисует. Пейзаж обычно вызывал восхищение, но Тимур-то знал, что картина бездарна, груба, лишена всякой жизни. Настоящий шедевр надёжно охранялся от чужих глаз. Перед отъездом Тимур собрал все свои зарисовки, наброски, на которых была изображена обнажённая Аника, и здесь, в эмиграции, как он иногда мрачно шутил, нарисовал полную, объёмную картину, с резким переходом ярких вызывающих тонов к блёклым, размытым. У него это получалось ненамеренно. Каждый раз, приступая к картине, мальчик находился в одном из двух состояний: или им владела апатия – и безнадёжность, взращённая долгой разлукой с любимым человеком, водила его рукой по холсту; либо он с яростью набрасывался на него, словно желая выместить свои нереализованные, запретные желания. Но одно было несомненно: над обоими его состояниями, такими противоположными, властвовало вдохновение. Тимур ощущал его, как порыв свежего воздуха, насыщенного и перенасыщенного кислородом, в душную жаркую комнату.

Но однажды ему перестало хватать этих глотков. Тимур понимал, то когда-нибудь такое обязательно произойдёт, и уже готовился смириться. Всё же удушье пришло слишком быстро. Картина была закончена. Тимур понял, что это так, когда однажды – а именно на следующий день после разговора с Паоло – он взглянул на холст и увидел, как Аника зовёт его. В ту минуту он не задумывался, какого аспекта было больше в её зове – нравственного или физического – он просто шагнул ей навстречу и прильнул к её губам.

Свежий запах краски оттолкнул его. Он не знал, чем пахнет женское тело, но точно не краской.

«Я схожу с ума, - подумал Тимур, глядя на произведение, сотворённое не руками, а разумом и душой, - и чтобы это предотвратить, я должен увидеть Анику. Я поеду в Петербург».

Это решение, неожиданное и смелое, подарило ему новое вдохновение, но оно оставалось неполным, пока Тимур не решил, где ему взять деньги на билет. Исключено, что Паоло даст взаймы. Паоло вообще не должен знать, что Тимура нет в Италии. Сама судьба должна была подкинуть ему шанс. Это случилось в тот же день.

Тимур, - позвал его мужчина, - мне нужно съездить в Неаполь – у сестры родился сын и она принимает поздравления.

Тимур насторожился.

В общем, - Паоло положил свою руку плечо мальчика, - ты остаёшься за хозяина. Я знаю, что готовить ты умеешь, и за время моего отсутствия не превратишь дом в балаган. Я правильно рассуждаю?

Тимур сдержанно кивнул, чтобы радость не прорвалась наружу.