Кому вершить суд. Повесть о Петре Красикове

— Посмотрим, куда тебя на сей раз кривая выведет.

— Никаких кривых более не будет. Можешь верить. Помощи просить я пришел. — Он посмотрел на стоящего поблизости Федулова и густо покраснел. — Без денег я вовсе остался — все Федот из меня вытряс. Не знаю, как сказать? Взаймы прошу, что ли. Как домой попаду, тотчас вышлю.

На другой день Красиков раздобыл в комиссариате по делам транспорта литер на проезд в Красноярск для капитана Трегубова…

Года четыре спустя случилось Петру Ананьевичу встретиться на Десятом съезде партии с делегатом от Красной Армии Константином Федуловым, прибывшим с Южного фронта. Костя, ставший командиром полка, рассказал Красикову о последних минутах жизни Михаила Гордеевича Трегубова. Повстречались они в девятнадцатом в Сибири. Трегубов был у Колчака, командовал карательным отрядом и попался в руки красным. Зверств за ним накопилось много, и трибунал приговорил его к расстрелу. Приговор приводили в исполнение бойцы из полка Федулова. Трегубов узнал Федулова, оказавшегося случайным свидетелем его освобождения из Следственной комиссии, и, не помня себя от страха и ненависти, прокричал последнюю в жизни фразу:

— Все, все вам припомнят, зверье! И тебе, и Красикову твоему. За все ответите. Будьте прокляты!

V

Более месяца они не покидали Смольный. Наташа переписывала на машинке документы Следственной комиссии, ВРК, разных совещаний — работы было довольно. О том, что у них есть свой дом, они и думать забыли. Да и не виделись почти все это время. В пятьдесят шестой жена не появлялась. Там и без того народу было с избытком. Мелькнут бывало друг у друга перед глазами в людном смольнинском коридоре и исчезнут из виду. Дела. Не до разговоров. Даже при встречах в вокзалоподобной столовке Смольного не успевали поговорить. Обменяются издали улыбками, и каждый спешит к себе. Во время этих мимолетных свиданий Петр Ананьевич замечал по лицу Наташи, по мгновенно ускользающей улыбке, как устала она от неустроенного существования. Худющая стала, щеки втянуты, длинное платье висит, как на скелете. Он и сам устал беспредельно.

— Скудный обед в столовке — да и поесть-то там можно было в сутки лишь раз — почти не утолял голода; сон урывками где-нибудь на диване в пустой комнате не восстанавливал сил.

Никакого вознаграждения за работу никто не получал — слишком долго не удавалось взять под контроль Государственный банк. Лишь в начале декабря им овладели большевики. Наташу тотчас перевели туда. В те же дни Следственная комиссия перебиралась на новое место. По случаю переезда в воскресенье получили выходной день и отправились домой на Шпалерную.

В квартире пахло запустением. Войдя в прихожую, они некоторое время осматривались, как бы привыкая к мысли, что это их дом. Здесь все выглядело чужим, существующим в каком-то ином времени и мире. Многолюдье, шум и толчея Смольного отучили их от домашней тишины.

— Не найдется ли у нас чудом чего-нибудь поесть? — спросил Красиков.

Они зашли в кухню. Наташа открыла шкафчик, стала извлекать засохшие, покрытые плесенью хлебные куски, луковицы-уродцы. Съестного не было.

— Сбегаю-ка я в лавку на Литейный, — сообразила Наташа.

Возвратилась она так быстро, как будто и из парадного не выходила. Объявила, смеясь:

— Хоть шаром покати!

— Как же быть? Поесть-то надо.

— Придется идти в смольнинскую столовку.

— Ничего не поделаешь…

В кабинете зазвонил телефон. Это было неправдоподобно, как если бы подал голос покойник. Петр Ананьевич снял трубку:

— Алло! Слушаю!

— Наконец-то! — ворчливо произнес кто-то. — Здравствуйте, товарищ Красиков. Не узнаете? Я так и предполагал.

— Почему не узнаю? Здравствуйте, Николай Дмитриевич. Откуда вы? Из дому? Что же так? Работы сейчас предостаточно. Для такого специалиста, как вы…

— Обо мне, Петр Ананьевич, в другой раз. Просьба к вам: хотелось бы встретиться.

— В чем же дело? Приходите. Я сегодня свободен и потому дома: Правда, мы с Наташей ненадолго уходим в Смольный. Возвратимся часа через два. И — милости просим.

Не виделись они всего каких-нибудь месяца полтора. А столкнись он сегодня с Соколовым на улице — навряд ли и узнал бы его. Поразительно изменился бывший патрон за этот короткий срок. Во что обратилась его неизменно ухоженная волнистая борода? Растрепанное мочало — иного сравнения не подберешь. А пальто, костюм? Все обвислое, измятое. Увеличенные стеклами пенсне карие глаза казались бессмысленно остановившимися…

Встретив его в: прихожей, Петр Ананьевич в первое мгновенье испугался: не болен ли? Однако беспокойства не выдал. Пожал робко протянутую, чуть подрагивающую руку и принудил себя бодро сказать:

— Рад видеть вас, Николай Дмитриевич.

— Да уж какая радость? Кончился присяжный поверенный Соколов. Бренные мощи его ползают по грешной земле. Нет ему места в новой жизни. — Он вздохнул и опустил голову.

— Вот это уже лишнее, — наставительно проговорил Красиков. — За вами такого никогда не замечалось. — Он взял гостя под руку и повел в кабинет. — Николай Дмитриевич, такие люди, как вы, Советской власти нужны. Очень. Хотите, поговорю с товарищами? Найдут подходящее дело.