Конь бѣлый

Однако натура брала свое: уйти просто так (правда, еще не решил — куда и каким способом) — да это же просто неприлично! Труп капитана накрыл своим пиджаком с плохо вычищенными следами немецких рук, добавил еще и брюки — вышло совсем неплохо, по-товарищески даже. Как-никак — проявил внимание и даже милосердие — это несомненно. Включил радио — пели про Сталина, это тоже оказалось кстати — как бы надгробное рыдание. Напоследок встал по стойке смирно, держа фуражку на сгибе левой руки. Финал, по ощущению, получился блестяще. Можно было уходить.

Отодвинул штору, выглянул: до земли метров двенадцать, вполне хватит, чтобы не собрать костей. Правда, двор опустел, только вахтер у ворот прогуливается, скучая. Только сейчас заметил, что решетки на окне не было, это означало либо то, что высота исключала побег и решетку не поставили по этой причине, либо… В лагере рассказывали: в коммунистической госбезопасности были специальные кабинеты — высоко, не ниже третьего или четвертого этажа, без решеток, с легко открывающимися оконными рамами. Доставляли на допрос арестованного (от которого намеревались избавиться), доводили до нервного срыва, а потом — как бы невзначай — уходили «на минутку». И несчастный, оставшись без присмотра, по своей собственной воле летел головой вниз…

Задумался: «Привели именно в такой кабинет. Разговор повели в свойственном им ключе — это ясно. Может быть, хотели избавиться от свидетеля подвигов майора госбезопасности Зуева? Обычным способом: «он — сам»? Если так — вы ошиблись, ребята. Я сейчас натяну вас по самые уши — если повезет, конечно. Должно повезти. Там Анфиса, одна…» В том, что ждет, — не сомневался.

Встал на подоконник, пригляделся: по наружной кирпичной стене примерно на уровне пола, на котором стоял, тянулись фарфоровые изоляторы без проводов, на расстоянии сантиметров ста друг от друга. Представил себе, как вылез, спустил ноги, правая — на одном, левая — на другом, но вот шагнуть, и не раз — здесь три, а то и четыре таких шага сделать придется, это вопрос… Опоры для рук — это тоже видел — не было никакой. Правда, светилось промежуточное — до водостока — окно, на него можно опереться, отдохнуть, но, судя по всему, там люди, могут заметить, и тогда…

Красивый женский голос по радио рассказывал об ударных подвигах во имя близкой победы — ткачиха не сомневалась, что к зиме Красная армия войдет в логово, Берлин, потом дали концерт по заявкам трудящихся и Изабелла Юрьева запела про Сашку: «Саша, как много в жизни ласки, как незаметно бегут года…» Корочкин уже стоял правой ногой под своим окном на «своем» изоляторе, левую же тянул к соседнему, в поту и головокруженьи. М-1, авто начальника управления, товарища майора Зуева, внизу, под окном, крутилось плавно в странном танце, отчего захотелось на все плюнуть и полететь, лишь бы скорее все кончилось. Но преодолел. Ногу удалось дотянуть; ногти отросли, слава Богу, и надежно — так ему казалось — вцепились в шов между кирпичами и удерживали тело, не давая отклониться от вертикали. И еще шаг сделал, теперь можно было опереться о подоконник загадочно высветившегося окна. Когда дыхание стало более или менее нормальным — позволил себе взглянуть сквозь грязное стекло на обитателей… Их было пятеро, сидели на стульях, в фуражках, и самозабвенно смотрели на экран, изнанка которого хорошо была видна Корочкину. Это могло привести в экстаз кого угодно: некто снял с нее комбинацию и трусики, она завлекательно освободила его от брюк и кальсон. Потом они сплелись в английский корабельный канат, затем он положил ее на себя, далее они попробовали позу горничной, после чего он с видимым удовольствием возложил ее ноги на свои плечи. Это и в самом деле было так интересно, что Корочкин увлекся на мгновение и даже услышал приглушенный стеклом разговор: «Отвратительное зрелище! А чья это пленка?» — «Секретаря обкома Запу-рина. Расстреляли бедолагу». — «А что, товарищи, такие просмотры надо узаконить. Я только сейчас понял, на что способны вражеские разведки для вовлечения простых советских людей в орбиту своей деятельности!» — «Так ведь и мы вовлекаем». — «Верно. Но женщины, которые помогают нам, — не чета этой проститутке, я надеюсь, это все понимают?» — «Ты прав. Наши бабы — убежденные советские женщины, факт».

Корочкин уже спускался по трубе во двор. Вахтер в это время жевал запасенный бутерброд, запивая чаем из банки, и рисовал на запотевшем стекле три заветные буквы…

Однако, когда Корочкин приблизился к воротам, бдительно вышел и доброжелательно посочувствовал:

— Припозднились, товарищ Шевчук, — наверное, это была фамилия владельца военного костюма, который теперь облегал тело беглого Геннадия Ивановича.

Достал из кармана гимнастерки и поднес к глазам вахтера служебное удостоверение и одновременно пырнул временного сослуживца скальпелем. Тот рухнул без звука, только брошенный в лужу скальпель звякнул.