Конь в пальто

Скажем, подпитываемые им неофициально профсоюзы поднимали шахтеров на всеобщую забастовку. Чумазые, голодные, злые мужики, месяцами не видевшие зарплаты, шли к «Белому дому», устраивали пикеты на дорогах, переставали добывать уголь и грозились перевешать ворюг начальников на фонарях. Когда ситуация доводилась до взрывоопасного уровня, скоренько создавалась специальная комиссия во главе с Итальянцем, вылетала в столицу и там рвала на себе одежды, скитаясь по высоким эшелонам власти. «Бу-уря, скоро грянет бу-уря! – стенали они. – Народный гнев вот-вот выплеснется на улицы шахтерских городов!»

Наверху начинался небольшой переполох, переходящий в панику. Оттуда требовали у зажравшегося Запада инвестиций в угледобывающую промышленность, сопровождая ультиматумы видеоматериалами о вышедшей из-под контроля забастовке. Капиталисты, опасаясь, что в дикой стране вспыхнет гражданская война, чреватая ядерными последствиями во всем мире, деньги давали – как бы в долг, который как бы подлежал погашению.

Половина финансовых подношений оседала в столице, а другую половину получали власти отличившейся области. Деньги здесь распределял Итальянец, и даже сам губернатор не знал, сколько будет отмерено ему за умение солидно надувать щеки. Но обычно вознаграждение бывало щедрым, поскольку игра только начиналась.

Теперь, по сценарию Итальянца, производился массовый отлов зачинщиков забастовки, вернее, тех нетрезвых активистов, которые громче всех матерились в мегафоны. Рядовые шахтеры разбегались по своим подземным норам и радовались, если получали зарплату за какой-нибудь месяц текущего года. Частично. На это уходила десятая часть выбитой в столице суммы. Остальные деньги уходили на закупку оборудования, поставляемого некой фирмой «Самсон», тайной любовью Итальянца. Шахты, курируемые им же, приобретали это оборудование по баснословно высоким ценам и рассчитывались с «Самсоном» углем – как раз по ценам, вполовину заниженным. В конечном итоге дармовые деньги обрастали все новыми дармовыми деньгами, и Итальянец брался, например, за развитие сельского хозяйства, которое без него просто загнивало на корню.

Имидж Итальянца от подобных махинаций совершенно не страдал, потому что его причастность к ним абсолютно не прослеживалась, ни при отдаленном, ни при ближайшем рассмотрении. Наивные обыватели все так же умилялись при виде его честного, открытого лица. А когда этот человек обещал позаботиться обо всех больных, голодных и убогих, толпы впадали в мечтательный транс, как на телесеансах незаслуженно забытого Кашпировского.

В народе любят сильных, грубоватых, в меру простецких мужиков. Груднев соответствовал. И ни у кого язык не поворачивался плохо отозваться об этом уважаемом человеке, ратующем за сильную власть и грозящем покончить с разгулом преступности в области.

Про разгул преступности не знали разве что малочисленные младенцы да выжившие из ума ровесники Великой Октябрьской революции. Сознательное население было в курсе, и каждый хотя бы краешком уха слышал, что город держит в руках полумифический Итальянец, перед которым Фантомас – жалкий фигляр. Кличку «Итальянец» произносили вполголоса, слагали про ее обладателя страшные байки и пугали ими должников. Самое забавное, что, выдвигая Итальянца в депутаты или внимая его речам, очень немногие осознавали, что перед ними – тот самый неуловимый мафиози, который то врагов под асфальт закатывает, то с главным прокурором в сауне парится. Одно слово – Итальянец. Поднаторели на своих сицилиях, понимаешь!

2

– Уважаемый Александр Сергеевич, сегодня, находясь на столь ответственном посту, имея за плечами богатейший жизненный опыт, не могли бы вы рассказать нашим телезрителям о том, как начинали свой путь отечественного предпринимателя, а теперь – политика?

– Я в отличие от некоторых не стыжусь своего прошлого. Мне нравится быть открытым для всех, доступным. Скоро очередные выборы, народ должен знать, за кого он пойдет голосовать. Люди задают вопросы, и я всегда говорю им правду.

– Это ваш жизненный принцип?

– Разумеется. Говорить правду всегда, при любых обстоятельствах, научил меня отец, потомственный горняк. Он погиб в забое, когда я был босоногим мальчишкой. Нас у матери было шестеро, и мы все помогали ей, как могли. Можно сказать, что уже тогда во мне пробудилась коммерческая жилка, ха-ха-ха…

– Как интересно! И в чем же это проявилось?

– Неподалеку от нашего маленького домика пролегала железнодорожная магистраль. Помню, надвигалась зима, а топить дом было нечем. И вот я с братьями повадился ходить к рельсам. Мы собирали куски антрацита, просыпавшиеся из вагонов. Носили уголь ведрами, очень уставали, но это была серьезная подмога нашей маме. И вот однажды она сказала: довольно, нам теперь топлива до самой весны хватит. Мои братья обрадовались и бросили эти походы, но я с малых лет отличался упорством…

Я стал уголь продавать соседям. Ведро – одна копейка. Чтобы его принести, приходилось пять километров отмахать. Принес двадцать два ведра – купил буханку хлебушка белого. Вот такая коммерция, хе-хе-хе…