Конан и Пришелец из другого Мира

В том, что она или покинута, или вот именно — вырезана до последнего человека, усомниться было невозможно. Потому что запустение и атмосфера безлюдности проступали во всём: тут не нужны были наблюдательность Конана, и его внимание к деталям.

Проезжая по чуть видной тропке к крайним домам, Конан успел рассмотреть всё.

Действительно, тут когда-то росли неплохие сады, от которых сейчас остались только брёвна корявых стволов с обломанной кроной и остатками бурых комьев на корявых, беспомощно лежащих на поверхности, корнях. Кто-то явно не поленился вырвать из земли все эти старые, и наверняка неплохо плодоносившие фруктовые деревья, да так, чтоб они уж наверняка погибли. А для гарантии пообрубали с них всю крону. Которую, похоже, сожгли — Конан видел несколько пепелищ больших костров на пустырях у окраин.

Окна домиков, словно бельмами, смотрели на главную улицу пустотой маленьких квадратов и прямоугольников — похоже, зимой здесь холодно, и тогда их, как и на родине варвара, просто затыкают пробками-затычками из тряпья… На дороге между домами валялись какие-то тряпки — вещи и их обрывки, осколки битой посуды, части сбруи и разных хозяйственных вещей и предметов: похоже, грабежом тут не пахло, а вот ожесточённым, но неравным сопротивлением…

Садики и огородики у домиков выглядели ничуть не лучше: даже бурьян, которым заросло всё то, что было высажено на грядках, пожелтел и сморщился — да оно и понятно: без постоянного полива тут наверняка ничего расти и не могло. Нужно будет спросить Резеду, откуда бралась вода — ни арыков, ни родников Конан в округе не видел.

Впрочем, откуда вода, он догадался быстро: в центре посёлка, куда он вскоре прибыл, имелся колодец. Вернее, то, что когда-то было овальной формы колодцем: кладка из неотёсанных каменных блоков, когда-то скреплённых известью, была разбита, и осколки и обломки явно сброшены вниз.

— Резеда. Резеда, говорю! Проснись. Приехали.

Женщина у него на груди вскинулась было, но быстро оглядевшись, почему-то не поспешила слезть, а снова кинулась на эту самую грудь, разрыдавшись уже в голос, и причитая:

— Мама! Мама… Отец… Гульсина, Матлюба… Тётя Зульфиия. Дядя Ривкат…

Конан молчал. Его руки, как бы действуя сами по-себе, мягко охватили тоненькие трясущиеся плечики, и придерживали, пока слёзы не иссякли, и женщина не вздохнула:

— Ну вот. Мне и легче. Теперь понятно, чего мне всё это время не хватало: выплакаться всласть на чьей-нибудь могучей груди… Спасибо, Конан.

— Не за что, Резеда.

— Ладно, давай-ка я слезу. Да пойду соберусь.

— Ага. Кстати: ваш колодец — засыпан?

— Да. Оба ворота сброшены вниз, камни кладки тоже. Да и земли твари насыпали… Он ещё и отравлен. Во-всяком случае, наш Бобомурод, когда попробовал воду из той дыры, что нам удалось расчистить, умер в страшных муках. Всего за полчаса.

— Откуда же вы берёте теперь…

— Воду? Из подземных кувшинов-адобов. Ну, глиняные кувшины, обожжённые в наших огромных печах, каждый — вёдер на десять. В таких и вода всегда прохладная. Наша семья как раз и занималась… Мы — гончары. Ну, были… Так вот: у нас на всякий случай в каждом дворе было несколько таких, закопанных в землю до горловины, кувшинов. На всякий случай. Да и чтоб не ходить каждый раз к колодцу, и не крутить ворот, поднимая ведро с пятидесяти футов…

— Разумная предосторожность. А они — не?..

— Нет. Мы проверяли. Да твари, как мне кажется, и не искали их. А то бы нашли.

— Понятно. Ну, веди.

Дом Резеды стоял ближе к дальнему концу селенья. Ничем особым он не выделялся: мазанка и мазанка из кирпича-сырца, крытая поверху перекрытиями из корявых и прогнувшихся стволов, и увязанной тюками соломы из стеблей камыша, присыпанных почти футовым слоем самой обычной земли. Очень даже практичное строение. Зимой в таких домах тепло, летом — прохладно. Резеда, шедшая впереди, обернулась, махнула Конану:

— Привяжи коня вон к той изгороди. Заходи.

Киммериец привязал коня к тому, чему явно польстили, назвав изгородью: трём жердинам на трёх же столбах. Похоже, скота родные Резеды не держали: тут не было даже хлева. Зато имелось несколько вот именно — печей для обжига. Двор оказался, правда, настолько хорошо утоптанным, что сорняки до сих пор тут не проросли. Правда, они наверстывали своё в так называемом огороде: крохотной делянке размером всего с несколько комнат. Конан мысленно усмехнулся: морковь, лук, укроп, кинза, душистый перчик, шафран, мята…

Только для себя — никакой продажей тут близко не пахло.

Он вошёл в дом. Его делила примерно посередине тощенькая и повидавшая виды перегородка из ткани: передняя и задняя комнаты. Ну правильно: мужская и женская «половины». Чисто условные: всё равно почти всё происходящее за тряпочкой слышно…