Конан-варвар. Продолжения западных авторов Классической саги. Книги 1-47

— Эти воины Гириша — глупцы, — заявил Конан, полакомившись напоследок конским сердцем, поглаживая себя по животу. — Они погибли только из-за своей трусости. Эти твари слабы, их можно было уничтожить с легкостью, а эти воины погибли как кролики! — Глаза Конана пылали мрачным огнем. — Подобных трусов не видел свет! Я вообще не понимаю, как они жили! Они же должны были бояться дышать. Любая тень, любой звук должен был бы убить их на месте. Я слышал, что где-то в океане водится рыба, которая боится грома, поэтому живет на дне, никогда не поднимаясь к поверхности. Эти, так называемые, воины должны были жить, забившись в угол какой-нибудь комнаты, а еще лучше жить, не покидая живота своей матери!

— Так ведь они так и жили, Конан, чего ты волнуешься? — осведомился Серзак. — Насколько мне известно, они никогда не покидали стен крепости. Гириш с гордостью говорил мне об этом. И они действительно были неплохими воинами — внутри крепости. Они замкнулись сами на себя, они были славны только в поединках между собою. Малейшая реальность погубила их. Гириш был глупцом, а не они. Он должен был предвидеть последствия подобной тепличности. Зверь, выращенный в неволе, на свободе гибнет в первый же день!

— Вообще-то странно, что об этом говоришь ты, Конан, — сказал Горкан. — Тебе что, жаль наших врагов?

Конан смерил чернокожего испепеляющим взглядом. Многие люди на месте кешанца, не выдержали бы и отвернулись и даже попытались бы оказаться от киммерийца на некотором расстоянии, но на Горкана взгляд Конана не подействовал.

— Нет! — ответил Конан.

Еще никому не приходило в голову обвинять киммерийца в жалости к врагам. Сочувствие, снисхождение, милость к павшим — это другое дело, но только не жалость.

— Неважно, кто об этом говорит, — сказал Серзак. — Об этом вообще не стоит говорить. Живые не могут указывать мертвым.

Утром оседлали коней и поскакали в сторону восхода. Солнце осветило каменистую пустыню с одинокими чахлыми кустиками. Казалось, здесь нет и не может быть никакой жизни, но внимательному взгляду Конана время от времени открывалось скольжение змеи, застывшая тень ящерицы, нырок сурка в нору.

Солнце взобралось на вершину дуги и медленно покатилось вниз. Пейзаж вокруг начал медленно меняться. Сначала появилась трава, потом отдельно растущие деревья и купы кустов.

На пороге ночи перед путниками предстала стена из невысоких скал. В стене был узкий проход. Конан спешился и обследовал проход в одиночку. Никто не охранял его и не было засады. Сделав знак своим спутникам, Конан прошел в него и оказался по ту сторону стены.

Умирающий свет мягко ложился на цветущую долину, простирающуюся внизу. Дорога, покрытая белым гравием, вилась по пологому склону и входила в лес. Густые запахи поднимались от сплошного покрова зелени. Вечернее пение птиц ласкало слух.

37

Конан был не единственным, кто вдыхал запахи вечера и слушал птичье пение. Глядя на каменную стену снизу, на дороге, в тени раскидистого дуба, стоял подросток в набедренной повязке. Он разглядел рослую фигуру, неожиданно появившуюся в проходе. Волосы незнакомца сияли в закатном свете, словно шкура белого тигра. Страх охватил мальчика. Еще больший страх охватил его, когда к первой фигуре присоединились еще две. Одна подобная по сложению первой, а вторая — низкая, зловеще бесформенная. Ноги мальчика задрожали. Он больше не слышал птиц. Он вообще больше ничего не видел и не слышал, кроме трех жутких пришельцев из-за стены, из пустыни, где бродила смерть.

— Спускаемся, — сказал низкорослый. — Думаю, где-то неподалеку должно быть жилье. Возможно, нам наконец посчастливится поесть и поспать по-человечески, и нас не будут пытаться убить.

— Я бы с удовольствием побывал в таком месте, — произнес черноволосый. — Если оно вообще где-нибудь есть.

Последний из троицы, высокий человек с темной кожей и седыми, как лунь, волосами, промолчал. Он напугал мальчика больше всего. В нем была жестокая сила камня, он напомнил мальчику идола в тайном доме, которого охраняли взрослые мужчины и дети не имели права видеть. До посвящения в мужчины подростку оставалось еще два года, но прошлой весной несколько мальчиков, и он в том числе, нарушили запрет.

Мальчик сделал робкий шаг назад.

Троица оседлала коней и направилась вниз. Мальчик уже чувствовал ногами дрожь земли под поступью коней, когда душа его не выдержала и он сорвался с места, бесшумно, как и подобает ребенку, собирающемуся стать мужчиной.