Конан. Великий лес

Да, в его планы входит построить на берегу порт и наладить морскую торговлю, а Лес — частично вырубить, а частично — оставить в качестве своих охотничьих угодий. Нет, договориться с волколюдами невозможно: многие до него еще безуспешно пытались, но он, Бран, к тому же, еще и не считает нужным и достойным себя снисходить до переговоров с нелюдями. Он — господарь, князь, правитель Будинеи, его основной долг — обеспечить благополучное существование своим подданным. Его подданные — люди, и для него главное — быть справедливым к людям, а не рассуждать о справедливости или несправедливости, проявленным по отношению к оборотням из Великого Леса. Эдак можно дойти до разговоров о «справедливости» к волкам, задирающим коров и запоздалых путников, ведь можно же сказать, что волки, по сути, не виноваты ни в чем: такова их природа, им же тоже нужно как-то прокормиться! Или начать рассуждать о «справедливости» по отношению к коровам: не выдаивать у них молоко, а оставлять для телят, как оно, собственно, в природе и предназначено — свои же дети пусть голодают! Быть может, разные там философы, книжники, отшельники да пустынники, могут еще проповедовать милосердие и равенство всех тварей земных перед Небом и Вечностью, но Бран, князь, правитель Будинеи, не может себе позволить такого: не до того ему, когда пограничные пошлины приходится платить, древесину из-за границы везти, а под носом — такой Лес… И какие-то твари поганые его людей в этот Лес осмеливаются не пускать!

— Ладно, если взрослый муж, охотник, пойдет в Лес за дичью и не вернется! Жаль, конечно, но мужчинам погибать естественно и привычно… Но оттуда же никто не возвращается! Старуха ли одинокая на кромку Леса сходить решится, чтобы хвороста себе собрать немного, если ей его купить не на что… Я же не могу все про всех ведать и вовремя беду предупредить! А они — и старуху не пощадят… Или — дитя малое заиграется, в Лес забежит, или — глупые мальчишки исхрабрятся за орехами, за ягодами… А ведь детей они и вне Леса крадут! Кого — ложью сманивают или, может, зачаровывают, не знаю, не возвращался еще ни один… А с год назад совсем обнаглели: целой стаей разбойничали, детей прямо из колыбелей выхватывали! Не знаю уж, зачем им наши дети…

— Да, мне Нежата рассказывал, — задумчиво проворчал Конан. Теперь ему казалось уже, что изо всех из них один лишь Иссахар обладал здравым умом и оказался прав, когда остальные — размечтались о справедливости да разнежничались!

— Ну, тогда — знаешь уже. Сколько мы их ни убивали, сколько ни жгли — все равно их меньше не становится! Нет, с Лесом иным манером воевать надо, но для этого мне и нужны были воины не просто бесстрашные, но и опытные, во многих сражениях побывавшие и не боящиеся ложных суеверий!

— А как знать, какие суеверия — ложные?

Князь вздохнул тяжело, поморщился и прямо посмотрел в глаза Конану:

— Лгать не буду: много в Лесу чудес и волшебств. Эти самые волколюды и запутать могут, и завести, а то и видение обманное послать, и все звери им повинуются — оттого повинуются, что, образ звериный принимая, волколюды с ними на их языке говорят! Если бы лишить их звериного образа… Или — людского… Чтобы что-то одно оставалось для них! Вот об этом я с тобой, Конан из Киммерии, и хочу говорить! Да, есть в Лесу злые чары, чудеса, волшебства, но — не так страшны они, если смотреть на них, как оно есть, то есть ясными глазами смотреть, а когда голова забита бабкиными сказками да детскими страхами, как у моих воинов… У меня хорошее войско! Славные, храбрые молодцы, но этот страх перед Великим Лесом — словно заклятье, на моем княжестве испокон веков лежащее! Но потому-то за тобой я и послал: ведь тебе, Конан, доводилось и с великих царств снимать заклятия, да не такие, а много страшней!

Конан вообще любил выслушивать похвалы в свой адрес, тем более, что, как правило, похвалы эти были заслуженными и справедливыми, и свидетельствовали вовсе не о льстивом языке того, кто произносил их, но напротив — о его правдивости! А уж похвала от такого человека, как князь Бран… Вот уж кто попусту не будет льстить! Да и не нужно ему льстить! Если что — он и другого наймет… Значит, он действительно такого славного мнения о Конане, и в этом абсолютно прав, а значит — и в другом он прав!

И Конан задал последний смущавший его вопрос — о судьбе Некраса и жены его, посаженных в княжьи подвалы.

— Люди глупы и завистливы, — усмехнулся князь, — хотя их ненависть к волколюдам можно понять. Но здесь — все-таки больше зависти… Я уверен, они все десять лет знали, откуда она! Ее и зовут-то не по-нашему: Брегга. У них там особые имена: когда-то и они пришли сюда из далеких земель, отступили перед людьми… А теперь им отступать уже некуда!

Конан вспомнил рассказ Айстульфа, а князь продолжал: