Читаем Кондитер полностью

По взгляду, коим мужчина одаривает ее, заметно, что вопрос не пришелся ему по душе. Однако Соня впервые инициирует беседу, – он это понимает и, скорее всего, постарается поощрить.

– Ему сейчас хуже, чем тебе.

– А конкретнее? – наступает Соня, распаляясь от собственной храбрости. – Он мертв? Вы убили его?

– Я его не убивал.

Его тон напрочь лишен интонаций, а фраза может означать что угодно: и что Никиту убил кто-то другой, и что вовсе никто не убивал, и что ранили его бросили где-то в лесу, а умер он уже самостоятельно.

– Где Самуил? Он придет сюда? Он не хочет меня навестить? – Соня теряет самообладание и начинает сыпать вопросы, уже догадываясь, что вряд ли добьется внятных ответов.

– Ты думаешь о других мужчинах, мне это не нравится, – сухо произносит Чудовище.

Соня хочет съязвить, но страх останавливает ее: реакции психопата непредсказуемы, она уже отчаялась выявить хоть какую-то закономерность. Он мог выйти из себя и когда она проявляла сдержанность и покорность, и когда крыла его матом и отчаянно сопротивлялась. Она устала искать к нему правильный подход. Как бы она ни поступала, как бы себя ни вела – все заканчивалось плохо. Возможно, причина в том, что правильного подхода в данном случае попросту не существовало.

– Ты хочешь, чтобы я тебя полюбила? – с надеждой спрашивает Соня и вместо ответа получает омерзительную, тошнотворную улыбку.

Он считывает ее мысли еще до того, как она сама их осознала! И конечно же ему не нужно, чтобы она его полюбила – долбаного извращенца и так все устраивает! И все-таки она не сдается, предпринимая отчаянную попытку выторговать себе хоть немного поблажек:

– Ты можешь объяснить, как мне лучше вести себя, чтобы ты был доволен? Я буду стараться, правда. Я же не идиотка, и понимаю свое положение. Я хочу жить. Только давай мне хотя бы немного информации. Я сижу взаперти и ничего не делаю, и ничего не знаю, это невыносимо! Ты пришел поговорить? Так говори же! Зачем ты сидишь вот так, словно чего-то ждешь от меня? Скажи, чего ты ждешь!

Чудовище шевелится, меняя позу, и Соня непроизвольно вжимается в стену. Никого и никогда она так не боялась и не презирала, никому так не желала мучительной смерти.

Все чаще ей кажется, что он – существо из потустороннего мира. Не человек. Люди способны чувствовать.

– Я ничего не жду, – он приподнимается, пододвигая табуретку чуть ближе. – Я любуюсь. Тебе не нужно вести себя иначе. Ты совершенна.

Сонины пальцы холодеют. С ним невозможно тягаться – он во всем превосходит ее. Даже Сэмми, насчет которого у нее не осталось никаких иллюзий, в сравнении с ним кажется школьным задирой, мелким хулиганом, показывающим средний палец в спину директору.

А может быть Сэмми просто не открывался перед нею так, как Чудовище. Может он еще наведается в гости, и она ужаснется тому, что увидит перед собой. И все-таки в глубине души она допускает мысль, что сможет достучаться до Сэмми. Разжалобить его.

– Кто такая Лиза? – она находит силы еще на один вопрос.

– Прошлое.

Соня вздергивает вверх предательски дрожащий подбородок:

– Она мертва?

Чудовище не отвечает.

– Я тоже стану таким ж прошлым, когда ты найдешь мне замену? – она близка к истерике, как ни старается храбриться.

Чудовище встает и нависает над ней непробиваемой глыбиной. Его голос почти убаюкивает:

– Я надеюсь, что замена не понадобится. Ты достаточно умна, чтобы оставаться в настоящем вместе со мной – как можно дольше.

Он не человек. У людей есть запахи. От него не пахнет вообще ничем. Его волосы и кожа совершенно стерильны, а вместо пота выделяется физраствор. Или это ее обоняние постепенно отказывает? Наверное, именно так и начинается помешательство. Может быть, она уже наполовину сошла с ума и не осознает этого? И разве реально не утратить рассудок, когда у тебя отняли все права до единого? Когда каждая секунда пребывания в плену унижает твое существо, отнимает последние силы!

Соня вспоминает, как они с Сэмми валялись на кровати в гостиничном номере и дурачились, выбирали, куда слетают сразу после защиты диплома.

– Есть две опции: Калифорния или твой вариант, – говорит Соня, положив голову ему на плечо.

– Но полетим мы все равно в Калифорнию? – уточняет Сэмми.

– Естественно, – отвечает она, и прыскает со смеху.

И чуть позднее переспрашивает уже серьезно:

– Так все же: Калифорния или твой вариант? Какой ответ тебе первым приходит на ум?

– Так точно, мэм! – коротко рапортует Сэмми, и они снова заливаются смехом.

И почти сразу же перед мысленным взором возникает совсем другой Сэмми, незнакомый, отстраненный, который без колебаний позволяет Чудовищу преследовать ее.

Как такое вообще возможно – быть подругой психопата и не чуять подвоха? Неужели она настолько глупая и невнимательная?

– Ты снова думаешь о другом мужчине, – констатирует факт Чудовище.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза