Конечная – Бельц

– А я вам говорил, – напомнил Антуан. – От греков и узкоглазых всегда одни гадости.

Папу подошел к бару и поставил пустой стакан на деревянную стойку. Все молча смотрели на него. Он с громким щелчком положил монету и, пошатываясь, вышел за дверь.

Бежать

На Бельце рыбный промысел полностью подчинен расписанию приливов и отливов. Ежедневно, независимо от времени года, суда заходят в порт и покидают его в течение четырех часов до или после прилива. В момент отлива только в самой середине неглубокого илистого участка сохраняется узкий канал, позволяющий проходить лишь маленьким суденышкам и непригодный для траулеров.

Последние пять ночных выходов в море совершенно вымотали рыбаков. Лов в темное время суток, да еще зимой – каторжный труд. Моряки отчаливали еще до полуночи, каждый в свое время, гуськом, выходили в открытое море и направлялись к месту лова; освещением им служили только слабый отблеск луны на водной поверхности да разрезающие темноту лучи галогеновых прожекторов. Для того чтобы предугадать приближение невидимой волны, распознать, откуда она нахлынет, и направить форштевень судна в нужную сторону, требовались сноровка и неусыпная бдительность. Рыбный промысел сопряжен с определенным риском, и нередко моряки платили за свой труд высокую цену, – ничего не поделаешь, такова эта профессия.

Все эти пять дней прогноз погоды оставался неутешительным. Ледяной северо-западный ветер силой в сорок узлов не стихал ни на минуту, поднимая четырехметровые волны в нескольких кабельтовых от фарватера, проходящего вблизи Сен-Жиль-Круа-де-Ви. Каждый вечер порт, где готовые к отплытию траулеры и сейнеры уже урчали своими двигателями, содрогался от оглушительного грохота разбивающейся о волноломы водной громады. Тем не менее штормового предупреждения метеорологов, предписывающего судам оставаться на приколе, не поступало. А значит, нужно выходить в море – в погодных условиях, хуже которых трудно себе даже представить.

На борту «Пелажи» Марк испытывал настоящую муку. Его донимали холод, нестерпимый шум и приступы морской болезни, соленая вода разъедала кожу. Карадек же, напротив, переносил все эти напасти с невероятной легкостью. Он рассказывал своему неопытному матросу о походах к «новой земле» – берегам Ньюфаундленда. Тогда, в семидесятых годах, приходилось по двенадцать часов кряду разделывать рыбу на палубе при тридцатиградусном морозе. Теперь только старики помнят, как это было. Больше двадцати лет назад поголовье промысловой рыбы в районе канадской банки заметно сократилось, и понятно, что из тех, кому сейчас меньше сорока, там побывали единицы. Конечно, кое-кто из молодых тоже мог похвастаться тем, что бороздил волны во всех уголках земного шара: у берегов Перу, Мавритании, Мадагаскара, Гренландии, в Баренцевом море… Но настоящей легендой в Бретани на протяжении двух веков оставался рыбный промысел у «новой земли». Рассказывая об этом, Карадек раскраснелся от возбуждения. Он на чем свет стоит клял чертовых «ростбифов» за то, что они за ломоть хлеба купили у французов Луизиану, к тому же выгнали их из Акадии и вытеснили в залив Святого Лаврентия и на острова Сен-Пьер и Микелон. А потом эти негодяи закрыли двухсотмильную зону – просто-напросто вышвырнули оттуда бретонских рыбаков, словно какое-то отребье, хотя они занимались там ловом на протяжении двух веков. А правительство и пальцем не пошевелило. Ну да, рыбная ловля – это последнее, о чем власти стали бы думать. Этим технократам интересно аэробусами да скоростными поездами торговать. Ради этого они на все готовы.

– Китайцы давно это поняли. Нужно только назначить цену, и можно нас трахать по-всякому. Марк, Франция – самая банальная шлюха. Цена за вход – пассажирский состав.

Пока они часами добирались до места лова, Карадек рассказывал Марку о своих приключениях на «новой земле». О том, как после двухнедельного перехода они два месяца рыбачили на полярном холоде. При минус десяти морская вода замерзает, и все канаты, ванты, леера, столы для разделки рыбы покрывались льдом, придавая траулерам облик фантастических кораблей. Люди двигались как автоматы, в полной тишине. Их непромокаемые плащи на холоде приобретали структуру картона. Рыбаки отправлялись на свою ежедневную пытку, ни о чем не думая – ни о тоннах рыбы, ни о холоде, ни о времени, которое для них остановилось: знай себе тяни, поднимай, выгружай трал; режь, потроши, отбрасывай коченевшую на морозе рыбу. Их руки словно изрезали тысячи острых бритв, а тела под слоями шерстяной одежды и прорезиненной ткани превращались в ледышки. Казалось, этим вахтам не будет конца. Как и многие пережившие подобное, Карадек отличался невероятной физической и психической выносливостью.