Конечная Остановка

В знакомый двор под арку с улицы Ульянова они с Костей Майорчиком въехали затемно, незаметно, почитай, без вражеского обнаружения. Крепкий январский морозец не дозволяет кому-либо проявлять праздное и досужее вечернее любознание на скамеечных наблюдательных постах у подъездов и на детской площадке. «Вось нам и вам, соседи, месяц студень, по-христиански эпифания-крещенье, тайная вечеря у Двинько».

Возвращаясь на родное пепелище, Евгений Печанский вовсе не испытывал каких-нибудь ностальгических сентиментальных чувств по временно утраченной родине. Отчужденно, не замечая, смотрел на промельки уличных фонарей на проспекте, взирал бесстрастно на проблески и блики рекламных огней большого города, на прошлогодне-новогоднюю иллюминацию родимой столицы. В сходной душевной настроенности и боеготовности он когда-то летом ехал по освобождении из тюрьмы на конспиративную квартиру по этому же, двойному адресу Ульянова-Ильича. И в этот раз доступ к родным ларам и пенатам на четвертом поверхе в собственной пятикомнатной квартире он себе императивно запретил.

Евген ускоренно поднялся по темной лестнице на пятый этаж по соседству, легко постучал во внешнюю дверь двиньковского жилища, тотчас отворившуюся ему навстречу, и сразу вошел в неярко освещенную прихожую. Пожал протянутую руку Вольги Сведкович. Пока она за ним молчаливо ухаживала, улыбалась, принимая неброские зимние одеяния, вернулся на лифте Михалыч, умело восстановивший лестничное освещение снизу доверху. Все свои, не чужие, вот-таки за въезжающими во двор деликатно наблюдали, его здесь благожелательно ждут.

― Ген Вадимыч! Наше категорическое, вам и нам! С возвращением вас и с наступившим Новым годом, будьте благонадежны! ― Алексан Михалыч весьма радушно, энергически поприветствовал желанного гостя. ― Переодеться комильфо к званому обеду, не желаете ли, спадар Евген? Не обессудьте, я тут кое-что приготовил из вашего личного гардероба, коли вы просили присмотреть за неким жильем-бытьем по-соседски.

Вот тут-то всякое подспудное напряжение оставило Евгена. Все ж этаки он почти дома, у Михалыча-то в гостях! Не грех и расслабиться облегченно в приятном обществе. «Под грифом «совершенно секретно, ограниченный круг избранных лиц! не вельки, але почестны…»

― Вельми и вельми рекомендую, тебе, дороженьки мой Вадимыч, моего тезоименитого гостя, Моисеевича Алексан Михалыча, ― хвалебно и велеречиво представил четвертого сотрапезника Алесь Двинько. ― Абсолютный рекордсмен Беларуси по числу административных арестов и штрафов, будьте благонадежны, именно в нарушение государственных беспорядков и неурядиц. Поскольку порядочное белорусское общество николи от него не страдало и едва ли когда-нибудь потерпит ущерб политическими стараниями спадара Моисеевича.

В кругах реестровых белорусских оппозиционеров, толстых и тонких, он уверенно отличен отсутствием вселякой склонности к стукачеству и соглашательству с властями превратными, от мал-мала местечкового до президентского велика, ― доверительно уточнил Двинько.

― С прошлого года, верь не верь, снедает его насущное желание с тобой неяк познакомиться, друже мой…

Пока Михалыч говорил, Евген точно припомнил, отфильтровал этого хромого дядечку толстячка в минусовых окулярах с пластмассовой школьной оправой. Как же! Когда-никогда почитывал о нем в двиньковском еженедельнике с фотографиями. Да и потом его прозвище частенько мелькает в байнете среди задержанных и оштрафованных за участие в оппозиционных массовках, самодержавно никак не санкционированных лукашистским государством.

«Той же белорусско-жидовской нации, что и покойный Лева Шабревич? Хотя не-не, не похож, черноват, полноват… положительно с примесью шебутной радимичской, так скажем, майданной крови…»

― Спадар Печанский, джентльмен и аудитор, ― меж тем занадта торжественно расповедал старый писатель Двинько, ― и есть тот самый провозвестник, мессия, пророк, Иоанн Предтеча, явленный организовать и обеспечить твой белорусский майдан, Алексан мой Михалыч дороженьки. Але, почитай, не какое вам ни будь смехотворное сборище бунтующих на коленях сосал-оппозиционеров!

Будем благонадежны, майдан незалежности от власти наш Евген Димыч всенепременно обревизует и учинит. Коли того решительно пожелает.

Тем самым Алесь Двинько положил желательное направление застольным разговорам на правах гостеприимца. Но сначала благотворно потчевал и продовольствовал желанных гостей. Ибо, всем оно ведомо-неведомо, наисамого политкорректного соловья не положено насыщать одними лишь байками о светлом, в радужных светозарных цветах, будущем Беларуси. Прежде надобно предреченно, пророчески подсилковаться, подкрепиться посильно удовольствию и здоровью, способствующим правильному усвоению пищи присносущей и во плоти, и в духе, ― поучительно, аппетитно указал хозяин позднего крещенского застолья.

― В продолжительный присест причастимся, присядем и поедим, други мои!