Конечная Остановка (СИ)

Зато свободный журналист и аналитик Змитер Дымкин, в нынешнюю бытность его в Украине Дмитро Думко, разошелся на всю свою 130-ю политическую статью во всех ее трех уголовных частях. В общем и в целом. Разве только объектом его национальной неприязни и вражды стал новосовковый народец, как ныне долговременно населяющий посткоммунистические республики бывшего СССР. И не без того, за компанию: проклятое советское прошлое, нынешние политические наследники антидемократической гнусной советчины, ее поганые восприемники и государственные преемники. Выписал он им не то что по сегодняшнее двадцать шестое число августа, но по седьмое ноября 1917 года включительно.

Для этого он не поленился, потрудился, раскопал грязную и кровавую ужасающую историю особого чекистского узилища, куда его засадила непосредственно неосоветская власть предержащая на Беларуси. Для иллюстрации затем рассказал, сколь ужасно они выбирались из заточения.

-…Пытаясь не наступать на мертвые кости замученных и расстрелянных узников коммунизма в кошмарных подземельях спецтюрьмы, по сей день сохраняющей одиозную преемственность: ВЧК - ГПУ - НКВД - МГБ - КГБ.

Далеко не случайно лукашистское карательное ведомство по-прежнему в собственном названии имеет три зловещие буквы - КГБ. Идолище поганое, памятник железно-кровавому Феликсу Дзержинскому, высящийся напротив главного входа в минское логово гебистов-чекистов, подпитывает его эманациями исторического имперского зла. Тогда как здание Американки является последним, - сохранившемся почти в неприкосновенности! - из сооружений жутких специальных допросных, пыточных тюрем сгинувшего СССР. В минской Американке творились не менее страшные дела, нежели в подмосковном Суханове.

Ныне бывшее советское государство, так называемая БССР, стало якобы Республикой Беларусь, - набрал в грудь воздуху Змитер для дальнейшей обличительной риторики. Однак с паузой замешкался. Что-то он не то понес и не тем людям…

«Зачем этот напряг? Ведь в нынешней Украине антисоветизм и антикоммунизм есть государственная политика и официоз. А в дальнюю Тулу с личным самоваром одни лишь идиоты ездят…»

Почувствовав, что занесло его не туда, зарылся он в историософские параллели и зарвался, вещает занудно, патетично, будто белорусский оппозиционер колдырно-дурноватый, Змитер Дымкин перешел к свойственной ему журналистской стилистике. С места, на лету обратился к не столь заунывной элоквенции:

- Чем-то мне теперешние совки… Ближе к тексту, присущая им истеричная ностальгия по великоотечественному советскому прошлому весьма напоминает единожды использованную туалетную бумагу. Подобрали ее старые и юные маразматики в отхожем месте истории, кое-как выстирали, высушили. И вовсю рады ей вторично подтираться по старинке.

И то сказать, дамы и господа, в старосоветскую эпоху цивилизованный пипифакс представлял собой очень-очень большой дефицит. Сами же дикари, деланные в СССР, в том признаются. Даже с бумажной оберточной упаковкой в их позорно развалившейся стране наблюдались нехватка и напряженка. Хватало им лишь разрухи в мозгах…

И чего они, пережитки, нынче прославляют? свой всесусветный позор из-за разорившейся обюрокраченной экономики? стыд и срам в авторитарной провальной политике?..

Донимающих и дотошных вопросов, перемежающихся вопросиков от журналистской братии, привлеченной громкой пресс-конференцией, трем политическим беженцам достало чрезмерно, с избытком. Вообще и в частности, с уклоном в личную прошлую жизнь и в семейные обстоятельства, брошенные за кордоном, за межой.

«Прессовали конкретно на этой вот прессухе! Засучить не закатать…»

Вышли они после тесной встречи с печатающей и снимающей аудиторией, словно бы на вольную волю вам из переполненной общей камеры. Или же из какого-нибудь коммунального средства передвижения, - подумалось вдогонку Змитеру. Наверное потому, дружно порешили втроем хорошо пройтись по Крещатику. Прогуляться немного. Выйти неспешно на широкий простор Владимирской горки.

Лев Шабревич ловко избежал основной вопросительной части пресс-конференции. «Свалил куда-то потиху наш Давыдыч…Но зачин дал превосходнейший, выделив, что каждого третьего, кто сидит в лукашистских тюрьмах и лагерях в сущности следует считать лишенным свободы по идеологическим и государственным основаниям…»

На улице о чем-нибудь отдельном говорить они не разговаривали. Вдосталь им на троих всего невысказанного: старых и новых мыслей, прежних чувств, событийно изменившихся ощущений.

Ничего существенного как будто не переменилось вокруг них. Тот же Киев, где они скоро три дня. И они, пожалуй, лично те же.