Конец банды Бурнаша

Немец сознался во всем, и атаману нисколько не было его жаль. Тот, кто пытается услужить и белым, и красным — предатель, независимо от того, кого он предал первым. Это Бурнаша интересовало в последнюю очередь. Засаду организовали Мстители, похоже, он так и не сумел оценить Даньку по достоинству. Но если бы Эйдорф доложил о своих подозрениях, можно было… Впрочем, что теперь гадать? Профессору так не терпелось попасть в губчека, что его не интересовал исход боя. Зачем? Сентиментальный немец поклялся, что никто никогда об этом не узнает. «Хорошо», — сказал Гнат и дважды выстрелил ему в грудь. Не станет же он, как рассчитывает Эйдорф, допытываться о подобной чепухе, рискуя каждую минуту. Красные знали достаточно о роли немца, чтобы, как только расправятся с атамановыми казачками, прибежать в дом напротив.

Бурнаш собрал документы профессора, прихватил один из пары его костюмов и покинул опасную квартиру. По улице все еще металось много лошадей, потерявших своих лихих ездоков, а Гнат неплохо знал все закоулки Юзовки и без труда обошел красные кордоны. На окраине он переоделся в костюм, оказавшийся чуть великоватым, спрятал в кустах старую одежду и выехал на проселочную дорогу. Лошадь батьке досталась старенькая, но он изо всех сил стегал ее нагайкой, и она быстро доскакала до ближайшей станции, где и издохла. Гнат бросил ногайку ей на круп, а сам запрыгнул на тормозную площадку вагона, катящегося в западном направлении. К утру, миновав несколько станций на товарнике, новоиспеченный профессор купил билет и сел на узловой станции в пассажирский поезд.

Вдали от родных мест его вряд ли кто узнает, а проверки документов атамана не пугали — чище бумаги только у народных комиссаров. Немецкого языка, правда, Гнат не знал, да тут красные для него постарались: всех грамотеев еще в Гражданскую перевели. Недаром теперь профессоров из Германии выписывают! Придет время, верил атаман, понадобятся новой власти и казаки, да только поздно будет. Не останется на Руси вольных конников с кудрявыми чубами да лихими усами. Кстати, своими усами атаману пришлось пожертвовать, ведь если смутят пограничников казачьи усы на немецком лице, то недолго и без головы остаться. А доберется Бурнаш до Румынии — враз снова отпустит.

Легкость, с которой Бурнаш прошел все заставы и проверки до самой последней, расположенной по дороге на румынскую сторону, чуть его самого не убедила в том, что он — лояльный гражданин. Это непривычное ощущение после стольких лет партизанской войны немного пугало. Надежнее всего атаман привык чувствовать себя на коне и с маузером в руке, да еще когда Илюха Косой, упокой, Господи, его душу, надежно закрывал батькину спину. Маузер пришлось перед таможней бросить (найдут — греха не оберешься, хоть и немец), и сейчас всю его защиту составляла бумага, исписанная готическим шрифтом. Гнат подошел к пограничнику, стоящему у начала коридора через нейтральную полосу. Отсюда был уже виден румынский таможенник в синей форме и фуражке с высокой тульей, а, главное, за ним была безопасная для жизни земля.

— Здрафстфуйте, — сказал Бурнаш, старательно коверкая язык. — Я говорить по-рюсски.

— Приятно слышать, — улыбнулся пограничник, которого, очевидно, беседы на немецком тоже утомляли. — Ваши документы.

Бурнаш подал паспорт. Пограничник глянул на визу — в порядке, потом для проформы открыл первую страницу.

— Герр Генрих Эйдорф?

— Я, я, да, — атаман кивнул.

— Если у вас есть запрещенные предметы…

— Эйдорф?! — вдруг раздался громкий голос за спиной Бурнаша, где шел параллельный коридор для прибывающих из-за границы.

Атаман оглянулся и увидел молодого парня в очках с металлической оправой. Он сверлил Гната глазами, словно стекла очков стали прицелами.

— Вы не Генрих, — медленно произнес страшные слова парень.

Бурнаш нервно глянул на румынскую сторону. Бежать?

— А ну стой!

Валерка перепрыгнул низкое ограждение и бросился на самозванца, который напоминал ему кого-то, но только не Эйдорфа. Бурнаш встретил врага прямым ударом в лицо, предполагая, что после этого он вполне успеет удрать, прежде чем недоумевающий пограничник догадается снять винтовку с плеча. Пудовый кулак атамана рассек воздух, а сам он получил чувствительный удар под дых. Гнат набычился и попытался смять противника напором всего тела, но тот в последний миг опять нырнул вниз, а Бурнаш перелетев через его спину, упал лицом в пыль.

— Вы что делаете? Стойте! Стрелять буду! — закричал пограничник и даже щелкнул затвором. Но мишень он еще не выбрал: стрелять в немца, лежащего в пыли, глупо, а в свойского вида парня в комиссарском кожане — нелепо. К счастью, в их сторону уже бежал начальник караула с красноармейцами.