Конец января в Карфагене

Шея-покойница видела Масочника только днем. Мы заходили в «Дом Быта» после пляжа. Вечером она не пришла, не рискнула. Зато подтянулась любопытная Снеговик. И на нее-то люберецкая водомерка Масочник, будучи совершенно трезвым (он боялся войти в запой) набросился с энтузиазмом восьмиклассника, пересмотревшего в видеосалоне «суперэротики». А между тем, третьего (или все-таки пятого?) сентября Масочнику должно было стукнуть сорок три. Он торопился, хлопотал заранее, намекая, что в Москве к нему придут с поздравлениями солидные люди.

Это весьма объемистый, местами смешной и противный эпизод — гастроли Масочника в Заречье, и рассказывать его вообще-то следует отдельно. От его появления из киевского вагона (он заезжал в Киев к Дрофе) с желтенькой сумочкой Zanussi до истерики на перроне в день отъезда, когда обнаружилось, что он забыл у меня на шифоньере свой бесценный радедорм.

Сразу за Масочником, со словами «я тебе сочувствую» подъехал Беньяминов. С ним было проще и человечнее. Правда, все «шеи» и «снеговики» как назло куда-то разбрелись. Зато была уха и водка в пивных бутылках. На базаре он пришел в восторг от малороссийского изобилия после мерзости запустения столичных магазинов. Мельком я показал ему Азизяна. Беньяминов тут же сказал, что Азизян — вылитый нацистский преступник, только что проигравший войну.

Шея, Масочник, Сермяга — каждый из этих классических людей 70-х годов уже занял свое место в склепе-скворечнике на спиленных деревьях, чьи пни приказано выгрызать из земли, чтобы никакого следа не осталось. Чтобы исключить возможность проведения в этих местах ритуальных шабашей. Я тут, недавно проходя по улице, разглядел в холмике перемолотых опилок старинный, чудом уцелевший скворечник с отлетевшей крышкой. И тут же припомнил дворовые похороны Сермяги, очевидцем которых оказался столь же внезапно и случайно.

Что характерно, в те же самые августовские дни, дождливые, с долгими сумерками, побывал у нас в городе и третий гастролер — Мардук! Сам позвонил. Мы пообщались за кулисами. После концертов он задержался у родственников. Приходил в гости — меня поразило, что он пьет водку и довольно много курит, причем папиросы. Мало того — совершенно свободно, язвительно высмеивает наклонности Азизяна. Ну что еще высмеивать старинным знакомым, если судьба свела их в бесперспективном, нелепом городе вечно переполненных троллейбусов и всего двух пустующих универмагов…

Мардук расхваливал мои сравнения, повторяя, что всегда восхищался меткостью моих метафор и т. д. То и дело он спрашивал, когда же я начну петь и сочинять профессионально? А я все отвечал: «Что-то мешает, что-то не дает пуститься в путь, велит оставаться прежним и не отпускает отсюда в новую жизнь».

— Как тебе удается не меняться? — спросил Мардук.

— Благодаря атмосфере и настроению. Ведь человек почти невидим. Его силуэт создают окружающие предметы. Если их разобрать и удалить, эти декорации (а к этому идет), я соответственно стану незаметен и неузнаваем.

Беньяминов аплодировал Мардуку от души. Концерт проходил безупречно. Молодежь хлопала стоя, пританцовывая в проходах меж рядов. Беньяминов то и дело с интересом поглядывал на белоснежную румяную девушку-старшеклассницу, что танцевала справа у него над головой. Однако уже к финалу первого отделения от ее белоснежного костюмчика начала исходит даже не вонища и не дурной запах, а специфическое зареченское выделение, поименованное чутким и никогда не порывавшем живой связи с украинским языком Сермягой, убийственным словом «смард». Не «духан» и не «вонец». А именно — смард. И откуда его столько у розовощекой нежирной арийской девочки? И почему никто, кроме несчастного Беньяминова, не зажимает носа и не кричит «Фу! Воняет!» Однако мы не выдумали эту вонь. Она лишний раз сурово напомнила нам о том, что не все то, что блестит…

Между прочим, юноша-арамис тоже смылся из Заречья, сумел выдернуться из бессмысленной тарантеллы местных умников и сбежал! Знаете, как молодой Саддам Хусейн — «переплыл Тигр, украл осла»… Кому здесь не место, тот не станет дожидаться даров судьбы, годами потея в хороводе доморощенных знаек. Да, Заречье, звездный городок. И кое-кто уже разделил судьбу республиканских космонавтов.

Так вот — собачка Арамис уже побывал там, и не раз, куда «тебя не пригласят, и крыльями не накормят». Чуть ли не в Давосе («Мандавосi у Давосi» — так назывался бы фельетон, если бы газеты нашего прошлого освещали события нашего будущего)!

Мардук, по-моему, с тех пор больше у нас ни разу не гастролировал. Почему-то среди афиш время от времени попадается «Умка и Броневичок», и ты думаешь — не может быть! Там написано «Шейка и Снеговичок»! А проверить, побывала ли здесь Умка — не у кого. Здесь вечно все шифруются, как последний «маленький принц», и не отвечают на вопросы. Зато в других местах, куда меня заносила судьба, оперный голос раздавался рядом со мной еще пару раз. Была идея даже сделать совместную запись. Одноразовый дуэт «Шведские перчатки». Чем не проект?