Конец игры с продолжением

Свежевыжатого, блин! Света недобро смотрела в его сторону. Что за понты, скажите, в самом деле? Из двух апельсинов, стоимостью как хорошая коробка с готовым соком, ему удалось выжать лишь двести пятьдесят граммов. Невыгодно. Расточительство одно.

– Не превращайся в плебейку, – скривил он губы, когда она посмела его упрекнуть, и помотал стаканом у нее перед лицом. – Здесь чистейший сок, без примесей. А в тех коробках, которые ты таскаешь, страшное пойло.

То, что сок достался только ему, Сергей упускал из виду. Как не особенно заморачивался, выливая на себя последние капли шампуня или геля для душа.

По сути, он был страшным эгоистом. Избалованным до отвращения к людям, не подобным ему, а таких практически не существовало. Света, как оказалось, не соответствовала его высоким требованиям. Даже ее интеллигентное происхождение не имело для Сергея значения. А у нее все женщины по линии матери пели в опере. А по отцу насчитывалось три академика и один доктор наук.

Да, они обнищали после смерти всех мужчин по линии отца. Отец умер даже раньше деда. Обнищали потому, что не имели ни малейшего представления, как именно надо выживать в современных джунглях. Мать и тетка не смогли сохранить коллекцию картин, завещанную дедом. Через восемь лет вдовства мать со Светой переехали из центра. Из большой профессорской квартиры они переселились на окраину, в трехкомнатную «хрущевку» с низкими потолками и бетонным полом. Света не роптала. Она, в отличие от матери, понимала, что это был единственный выход. Иначе они вообще лишились бы жилья, потому что долг за коммунальные услуги рос со скоростью света, потребление которого они не умели экономить.

У самой Светы было прекрасное музыкальное образование. Ей даже прочили великое будущее, но оно не случилось по причине безденежья и отсутствия нужных связей. А образование было великолепное.

– Никому не нужное, – фыркал Сергей.

Света не могла с ним не согласиться. Окончив наскоро курсы экскурсоводов, она возила группы по Москве. Туристы бывали разными: от иностранцев до школьников из областных центров. Первые часто оставляли ей подарки или давали чаевые. Вторые ничего, кроме головной боли, не приносили.

– Нам необходимо съехать с этой квартиры, Света, – повторил Сергей.

Он допил сок, поставил стакан на белоснежный подоконник, не заботясь о том, что донышко оставит след, и глянул на нее глазами капризного ребенка.

– Ты слышишь меня, Светлана?

– Слышу.

Она слегка качнула головой, завороженно наблюдая, как ее парень походкой балетмейстера проходит вдоль окон – их по этой стене было сразу три, – и тут же мысленно поругала себя.

Она не имела права так увлекаться им. Он всего лишь мужчина: избалованный, самовлюбленный. Мама и тетя ее предупреждали: потеряешь голову от любви – пропадешь. Так и вышло: она пропадала. Если вовсе уже не пропала.

– И почему не отвечаешь? – Взгляд у Сергея острый, хлесткий, как удар хлыста. – Я сказал, что нам необходимо съехать.

– Нам или тебе?

Она не узнала свой голос, потому что вопрос задала не она, а кто-то более сильный внутри ее. Тот, кто хоть как-то старался сопротивляться его силе и властности.

– Что значит: нам или тебе? – Он встал перед ней, поставив ступни под углом в девяносто градусов одну к другой.

– То, что я не собираюсь съезжать. Это уже третья квартира за год, Сергей, – еле выдавила она непривычное имя. – И за эту я заплатила за полгода вперед. Взяла кредит, если ты забыл. Мы прожили здесь всего полтора месяца. Нам еще жить здесь четыре с половиной месяца. Сережа…

Он поначалу опешил, взгляд маетно прошелся по просторной комнате с тремя окнами, выходящими на сквер. Потом он рассердился на нее за несговорчивость. Глаза загорелись опасно и страстно, как у актера. А следом он принял решение.

– Хорошо. Оставайся. Я съеду один.

– Хорошо, – не стала она спорить, пристально рассматривая его мускулистую спину, скрывшуюся в дверном проеме спальни.

Загремели дверцы шкафа. Завизжала молния на дорожной сумке. Зашелестела одежда. Он укладывал ее в сумку. Переодевался. Снова визг закрывающейся молнии. Через мгновение он прошел мимо нее, не замечая.

Сумка брошена у порога. Громыхает сброшенная с полок обувь. Ее обувь. Треск липучек на его кроссовках. И тишина.

Сейчас он попросит у нее денег. На новое жилье. На еду. На жизнь, которой у него не стало – и у нее не стало рядом с ним.

– Света, – позвал он не так громко, без нажима. – Подойди, малыш.

Она послушно встала и пошла на голос. Сергей стоял, уперев согнутый локоть в стену, пальцы впились в густые кудри. Вид несчастный, безвольный и немного театральный. Она неплохо изучила его. Знала, когда он чувствует по-настоящему, а когда играет.

– Света, мне нужны деньги, – произнес он нехотя.

И посмотрел на нее тем самым долгим взглядом, в котором она должна была прочесть попранную гордость. Она не прочла, а распознала раздражение и злость.

Она его раздражала. Она его злила. Бесила, как он признался пару дней назад.

– Света! – повысил он голос.

Ноздри затрепетали. Он нервно переступил. Руки, уронив, сунул в карманы штанов.