Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сосредоточенность на проблемах литературы и внутренней жизни институции характерна для всего Союза писателей середины 1920-х годов, чему в немалой степени способствовала позиция его председателя. Сологуб, не принимавший большевистскую власть, надеялся так устроить внутрисоюзную жизнь, чтобы организация могла существовать без надзора и покровительства власти. «Он был сторонником строго замкнутой, профессиональной жизни Союза и не сочувствовал выходу на политическую арену», — вспоминал секретарь правления М. В. Борисоглебский[863]. Всей тактикой поведения, особенно в первые годы руководства Сологуба, организация демонстрировала индифферентность к событиям социально-политической жизни. Рапповская критика и характеризовала ленинградский Союз во главе с «внутренним эмигрантом» Сологубом как организацию, держащуюся «на традициях дореволюционной, „самостоятельной“, надклассовой, т. е. буржуазно-дворянской русской литературы», как «объединение носителей „тайны и веры“, не желающих стать под определенное классовое знамя в вопросах культуры»[864]. Сказанное в полной мере относится и к секции переводчиков.

Круг организационных проблем, которые пыталось решать бюро, непосредственно связан с постановкой дела перевода и положением переводчиков. Два противоположных фактора определяли статус перевода в этот период: постепенная централизация книжно-издательского дела в руках государства и беспорядочная политика издательств, работающих на коммерческой основе. Социально-политическая и культурная изолированность пореволюционной России, огосударствление закупочного аппарата существенно затруднили свободный доступ в страну иностранной литературы, особенно современной. С середины 1921 года импорт зарубежных изданий осуществлялся Центральной междуведомственной комиссией по закупке и распространению заграничной литературы (Коминолит)[865], самостоятельная выписка книг была запрещена. Учреждения и лица, получающие иностранную литературу в обход Коминолита, подлежали «законной ответственности». С передачей права закупки ведомствам, на средства из их собственных бюджетов «в пределах кредитов, ассигнованных по их сметам»[866], количество ввозимой литературы еще более сократилось. С конца 1928 года экспортно-импортная монополия перешла к акционерному обществу «Международная книга»[867].

Несмотря на резкое увеличение выпуска переводной литературы[868], обусловленное не столько внутренними интенциями литературного развития, сколько внешними социально-политическими обстоятельствами (культурно-просветительские задачи нового советского государства, деятельность многочисленных частных и кооперативных издательств[869] и наличие большой группы лиц, обратившихся к переводу в годы пореволюционной разрухи и цензурных запретов), многие переводчики оказались в положении безработных. «В данное время работы нет», — отмечала А. В. Ганзен в анкете Союза писателей[870]. Среди указанных в анкетах причин — отсутствие информации, трудности в получении книг из-за границы и заказов от издательств, цензурные запреты. В 1926 году в «портфеле» переводчицы И. И. Гринберг, например, были романы «Либусса» К. Шгернгейма и «Фабрика Бога» К. Чапека, запрещенные Гублитом[871].

При общем повышении уровня перевода, обеспечиваемом переводчиками-профессионалами и мастерами художественного слова, книжный рынок был переполнен недоброкачественной переводной литературой. Массовый размах приобрел выпуск адаптированной, приспособленной к нуждам неискушенного читателя иностранной классической литературы, простенькой беллетристики и книг с революционной и социально-значимой тематикой, не имеющих художественной ценности. «Тенденция идеологического утилитаризма» (выражение Л. Вайсенберга)[872] и качество подобных переводов, нередко создаваемых переводчиками невысокой квалификации, в жесткие издательские сроки, при низкой оплате труда переводчика, не считавшегося профессией, вызывали постоянные нарекания критики[873].

Издательства в коммерческих интересах широко практиковали перепечатку старых, «подредактированных» переводов. Такие издания зачастую выходили без указания имени переводчика и выплаты гонорара. Так, в середине 1924 года в московском частном издательстве Н. А. Столляра «Современные проблемы» вышла книга Х.-Р. Капабланки «Основы шахматной игры», являвшаяся перепечаткой перевода Д. М. Горфинкеля, изданного годом ранее Ленгизом. Правление Союза писателей неоднократно обсуждало такие инциденты, расценивая их как плагиат, «недопустимый с точки зрения литературной этики»[874]. В 1926 году издательство московской газеты «Гудок» перепечатало роман Ш. де Костера «Тиль Уленшпигель» в переводе А. Г. Горнфельда (Всемирная литература, 1920), не указав переводчика[875]. Широкую огласку в печати получила история с очередным переизданием этого романа в обработке О. Мандельштама (ЗИФ, 1928), представлявшей собой компиляцию перевода В. Н. Карякина (1916) и перевода Горнфельда[876].