…И вот наступил вечер следующего дня. Тусклые лучи закатного солнца розово-фиолетовыми бликами пробивались сквозь тучи. Тихонько и деловито трещали счетчики радиации. Иногда снежные заряды облаков заслоняли последние отблески заката, и пейзаж становился именно таким, как я и говорил: серо-синее, с лиловым отливом, колючее морозное небо, дымка над вершиной и… страх… Просто атмосфера страха, которая молча чувствовалась между людьми… Будто все отводили друг от друга глаза. Тохчи хотели как можно быстрее уехать, а меня нет-нет да пробирал легкий холодок страха, обдавая волной прохладного адреналина. Я старался не чувствовать общего ментального фона охотников, иначе меня могла охватить настоящая паника: видно, сказывались усталость этого пути и перенесенный нервный срыв — просто я за последнее время постоянно шел туда, откуда выхода не было, туда, где не ясно ничего, в непроглядную черноту небытия.
— Дико все это, — невольно вырвалась у меня фраза, сказанная чужим отрешенным тоном.
Будь я еще один, не так было бы обидно, что кто-то мне помогает. А за дочь Хмурого я обещал заступаться, да и вообще мне казалось, что она до сих пор не понимает всей опасности нашей экспедиции. Я давно не был уверен в своем везении, которое в последнее время было подмаслено только удачными эмпирическими озарениями…
Я думал про все это, стоя и глядя вдаль, в то место, где Мертвая Гора растворяла свою вершину в дымке небесной взвеси, и мне было не по себе. Не верилось, что мы полезем туда пешком, не верилось, что мою любимую затаскивали туда, не верилось в то, что мы элементарно залезем туда…
— А по-моему, крайне любопытно, — раздался в наушниках веселый голос Джей, прозвеневший в мрачном и тягостном ожидании как-то особенно неуместно.
— Холхочох, гирзы бараденды, — послышался голос в эфире.
Это Яртак вышел покормить своих церберов и проследил, куда мы уставились.
Я уже научился немножко понимать их язык: Холхочох — так они называли Мертвую Гору. «Гирзы бараденды» означало «очень гневается». Это был недвусмысленный намек, что нам пора перестать быть источником опасности для Тохчей и идти своей дорогой — это читалось по нервным интонациям обычно спокойного следопыта.
Один из церберов, будто услышав слова хозяина, поднялся со снега, встряхнул свою шерсть и завыл, вытянув морду на восток, к Горе.
Вой его был таким протяжным и леденящим сердце, что я невольно поежился и обернулся на Джей.
Забрало ее шлема было таким же матовым, как и у меня, для защиты от света и снега, но, глядя на ее хрупкую фигурку, я невольно поймал мысли об Ирине. Я никак не мог понять: ради чего Джей здесь? Может, как и у всех в последнее время, у нее свой интерес… А может, это и неплохо, а просто правильно, и мне надлежит принять это как данность? А вдруг и Джей тоже… из этих… Из «Пантеона»?..
Я вдруг почувствовал резкий укол совести и досады на самого себя за свой страх, за свою нерешительность. За то, что я продолжаю малодушничать и сомневаться.
Я понял вдруг, что Джей для меня сейчас воплощение Ирины, полковника, Аюми, Хмурого, Ши Яна, Йоргена, Сибиллы, «Ящера» — словом, всех-всех близких и сильных людей, которые не бросят, которые рядом, которые всегда вызывали мое восхищение…
— Ну, что ж, гора, — произнес я вслух злым и бодрым голосом. — Сейчас мы будем на тебя лезть!
Из правого нижнего угла экрана появилась фигура Отшельника — он тащил вязанку лыж для нас.
— Вот так вот, ребятки. Готовы? — спросил он.
— Да, — медленно сказал я. — Поможешь собраться?
— А то что ж?! — воскликнул он. — Все принесу!
Я продолжал глядеть на Холхочох, чувствуя переполняющие меня решительность и злобу… Я неожиданно захотел побежать вперед — побежать и бежать, не останавливаясь, до самой вершины…
— А вот нам и вещи! — Отшельник приволок наши рюкзаки, и тут я заметил, что лыж он принес три пары.
— Это ты попутал, добрый человек. — Мне было неловко за его оплошность. — Нам лыж столько не надо — ног ведь у нас четыре…
— Нет! Шесть! — воскликнул Отшельник. — Шесть…
Я с любопытством поглядел на свои ноги — их было по-прежнему две. Я даже слегка скосил глаза на ноги Джей.
— Ты не хочешь возвращаться в пещеры? — спросил Отшельник.
— Я оставляю ваши пещеры вам… — медленно сказал я.
— Вот и я: Яртак с товарищами идут домой, а я с вами — с девушкой Джей, с тобой… — Отшельник тут же сел в сугроб и стал напяливать на ноги пару лыж.
Я оторопел.
— Слушай, — сказал я, — благодарность моя не знает границ, но я против, чтоб ты шел с нами на верную смерть, — ясно?!
— Охотник Странный очень строгий, но… Я хочу с вами идти. — Он виновато улыбнулся. — Мне любопытно… Отшельник такой — сначала в одном месте, потом в другое идет, вот так…
— Вот поверь, — сказал я, перекрывая гул ветра в шлемофонах. — Я благодарен тебе, добрый человек! За все, что ты сделал для Людей С Низа. Но в то место, в которое не хочет идти твой народ, я не поведу тебя — ты понял?
— Да, да, понял… — Меховой ворот Отшельника закачался в такт его словам. — Но мой внутренний голос говорит, что я иду с вами, да…