Утверждая, что современный капитализм полностью зависит от умения использовать воображаемые и «ложные» потребности, он полагает, что подлинно социалистическое движение должно не отрицать эти потребности, а отнестись к ним серьезно, тщательно их исследовать и направить в политически продуктивное русло163
. Опираясь на концепцию массового потребления Лефевра, который понимает его как «зрелище, выставление напоказ, демонстрацию»164, Дженкинс разработал на ее основе собственную теорию «тотальности, непрерывного спектакля», в котором «фетишистская природа товара берет верх над его практической ценностью»165. За этим, по его словам, кроется реальная и несомненная «массовая потребность», имеющая «физиологические истоки», которые «нельзя больше подавлять». Здесь необязательно действуют лишь «правила игры, усвоенные капиталистической системой»166. В заключение он высказывает мысль, что «потребление как зрелище в пародийной форме предвосхищает ситуацию утопии»167.Как ни грустно, медиапространство второго тысячелетия – прямо-таки пугающая пародия на его утопическую мечту, если не антиутопия. Мы по-прежнему в плену у ложных потребностей, пусть теперь их и рисуют нам в совершенно других красках; мировой капитализм прочен и всемогущ, как никогда. Энценсбергер сожалел, что модный дизайн остается малоисследованной сферой промышленности168
, – теперь же это массовая отрасль мирового масштаба, в которой заняты миллионы людей; правда, занимаются они в основном не дизайном, а производством одежды, очень часто – в кошмарных условиях и за смехотворную плату169. Примечательно, что в научных работах по теории моды за редким исключением предметом исследования и анализа не становится производство одежды170. Многие ли приверженцы левых взглядов – либералы, реформаторы, среди которых, кстати, немало феминисток, – выражают беспокойство сложившейся ситуацией? В данном случае постараемся не отделять себя от этого общества.Новые медиа, если и не создали культ знаменитостей, то способствовали процветанию этого культа, основанного прежде всего на физических данных, в период, когда интерес к моде все усиливается и кажется ненасытным. Это неминуемо привело к осторожно нащупываемой и очень прибыльной стратегии развития нового «звездного» сектора в модной индустрии в целом и среди элитных брендов в частности. Именно этому стечению обстоятельств мы обязаны всеми заявлениями о «конце моды». Ведь, хотя сама мода явно чувствует себя прекрасно в новых условиях,
В этой новой системе бесконечные возможности эры цифровых технологий соединяются с необычайным коммерческим потенциалом нашей культуры, где царит культ знаменитостей. Тери Агинс173
и Лидевью Эделькорт174, говоря о «конце моды», писали с позиций маркетинга, поэтому не пытались поместить свои идеи в более широкий социальный и культурный контекст. Теперь эта конкурирующая система охватывает весь спектр деятельности индустрии, от маркетинговых кампаний для люксовых брендов до производства дешевой одежды, копирующей одежду знаменитостей.Тридцать три года назад Элизабет Уилсон сформулировала свое знаменитое определение моды: «Мода – это такая одежда, в которой главное – быстрая, непрерывная смена стилей»175
. Сегодня эта смена происходит быстрее, чем когда-либо. В 2014 году я писала, что система моды раскололась на две части и образовались две обособленные системы с очень разными идеалами и образами176. Но годы, прошедшие с тех пор, принесли с собой новые перемены: сейчас мы видим не только то, что эти несхожие и противоборствующие типы моды во многом перекликаются между собой, но и то, что традиционная система в некоторых важных пунктах, по-видимому, уступила своей сопернице. И все же, стремясь защититься, она при этом пыталась сопротивляться и предпринимала вылазки в тыл противника.