Конец ночи

Сидя на постели, грудью наклонившись вперед, она рассматривала рисунок ковра из линолеума; здесь, в этой комнате, жил Жорж, здесь он страдал, по этому коврику каждое утро ступали его босые ноги. На ночном столике лекции права, отпечатанные на гектографе. Над кроватью вырезанная из кинематографического журнала фотография круглолицей девушки. Потом опять она же в купальном костюме. Какую роль играют киноартистки в жизни всех этих юношей… Это те женщины, которыми они обладают лишь на картинках… Тереза выпрямилась: у стены, как черная мишень, поставленная на ребро граммофонная пластинка. На этажерке дешевые книжки. (С каким презрением воскликнул он накануне вечером: «Книги!») И вдруг ей бросилась в глаза — на столе, на самом видном месте — четвертушка белой бумаги. Тереза дрожащими руками поднесла ее к глазам: тщательный, четкий почерк, однако она лишь с трудом его разобрала: «Я безрезультатно прождал тебя сегодня утром в „Des deux magots“. Здесь мне сказали, что ты не возвращался со вчерашнего вечера, ах ты… Как только вернешься, приходи ко мне в „Capoulade“, я буду там до двух часов». Тереза поняла: это от Монду… Бесполезно справляться в конторе: совершенно очевидно, Жорж провел ночь вне дома. Но Монду это, казалось, совсем не удивило. Она глубоко вздохнула. Да, Монду находит это вполне естественным. Жорж появится с минуты на минуту. Она подождет… «Будто это так легко!..» — вздохнула она.

Автобусы и такси спешили к утренним поездам на вокзал. Тереза подошла к окну. Дождь перестал. Стоя по пояс в длинной канаве, у оголенной канализационной трубы копошились рабочие. Машина повседневной жизни города была заведена, и управлял ею полицейский. Ничем нельзя было ее остановить, можно было лишь убить самого себя. Но можно также толкнуть другого на самоубийство… «Если Жорж покончил с собой, меня следует арестовать, посадить в тюрьму… Нет, я с ума схожу!» Закрыв окно, она вновь опустилась на кровать, прислушиваясь к стуку шагов, к возгласам, к звонкам. Ах, если бы это был он! В нижнем этаже хлопнула дверь, за перегородкой оборвалось пение; и эти странные, приглушенные звуки, исходящие от водопроводных труб и напоминающие звуки далекого оркестра… На этот раз она не ошибается: кто-то торопливо поднимается по лестнице, останавливается перед дверью, она слышит, как он запыхался, как он переводит дыхание. Нет, это не Жорж; она не сразу узнает Монду.

Подойдя к двери, он тоже почувствовал, что в комнате кто-то есть, и решил, что Жорж наконец вернулся. Но здесь эта женщина. Он как раз шел от нее. Здесь только эта женщина. Она же подумала в свою очередь: «Это только Монду». Не представляя друг для друга никакого интереса, они лишь враждебно смотрели один на другого. Монду сухо спросил:

— Когда видели вы его в последний раз?

Она ответила, что накануне вечером он ушел от нее почти в двенадцать. У Монду вырвалось легкое восклицание, и он отвел глаза. Тереза видела его только один раз, в кафе за столиком. Теперь же, когда он стоял, он оказался огромного роста, у него были правильные, тонкие черты лица, открытый взгляд, но он сутулился и был безобразно худ.

— О чем вы говорили? Как вы расстались?

Еще один судья после целого ряда других! Терезе уже поздно теперь отступать. Может быть, за ней следят? Она покорно ответила, что они с полной откровенностью беседовали о ее дочери и расстались друзьями.

Тереза предпочла бы не лгать. Не ее вина, если правду не передать никакими словами. Нельзя вкратце рассказать историю двух людей, которые подобным образом столкнулись друг с другом. В самом деле, что, собственно, произошло между ними? Тереза чувствовала себя бессильной точно это сформулировать. Даже на допросе у следователя она не вымолвила бы ни слова. Но почему Монду проявляет такое беспокойство? Она не решалась спросить его об этом. Сразу видно, что он страшно волнуется. То, чего она боялась, неожиданно превращалось в жестокую действительность. Она пробормотала:

— Какие у вас основания пугаться? Разве есть что-нибудь необычное в том, что он не ночевал дома?

Он почти грубо оборвал ее: «К чему разыгрывает она эту комедию? Она же отлично знает, чего он боится…»

— Нет, правда! Я его очень мало знаю, а вы, вероятно, уже давно… Вы должны мне сказать…

Он сделал отрицательный жест, чувствуя, по-видимому, такое же бессилие, какое помешало Терезе рассказать о последних часах, проведенных ею с Жоржем накануне вечером. Этих двух людей, стоявших один против другого в маленькой комнате, их отсутствующий друг разъединял так, словно между ними лежало необъятное море. Общим было одно только их беспокойство.